Истоки: социокультурная среда экономической деятельности и экономического познания

же, как если бы студенты учили эконометрику только на примерах – это неплохой способ обучения, но недостаточно сознательный, чтобы обосновывать свою позицию. Что есть легитимная симуляция? Между скромными маленькими треугольниками, описывающими искажающий эффект Харбергера, с одной стороны, и огромными моделями Джеффри Уильямсона со множеством уравнений, описывающих американскую и японскую экономики с 1870 г., – с другой, находится много исследований. У экономистов нет словаря, чтобы критиковать какую-либо часть этого широкого спектра. Они могут коллективно пробормотать что-то в порядке доверия или недоверия, но представить в упорядоченном виде причины приятия или неприятия они не в состоянии.

6. Экономическая наука наполнена метафорами

Модели – это метафоры. Однако важнейший пример экономической риторики не попадает в рамки самосознания. Это связано с языком, используемым экономистами, и, в частности, с метафорами. Сказать, что рынки можно представить «кривыми» спроса и предложения – метафора не в меньшей степени, чем то, что западный ветер – это «дыхание осени». Более очевидный пример – «теория игр», в которой само название метафорично. Конечно, полезно иметь в голове представление о том, что гонка вооружений – это кооперативная «игра» с двумя участниками и отрицательной суммой. Его убедительность, как и его ограничения, сразу же становятся очевидны. Каждый шаг в экономическом рассуждении, даже в рамках официальной риторики, представляет собой метафору. Предполагается, что мир «похож» на сложную модель, и его параметры похожи на легко вычисляемые и доступные показатели. Предполагается, что сложная модель похожа на простую модель, используемую в реальном мышлении, которая, в свою очередь, похожа на еще более простую модель для вычислений. С целью убедить сомневающихся говорится, что модель похожа на игрушку, которой легко манипулировать в сознании сомневающихся во время семинара. Джон Гарднер писал:

Есть такая игра – в 1950-х в нее часто играли участники рабочего писательского семинара в Айове, – называется «Дым». Игрок, который является «дымом», [думает о] некой известной личности... и затем каждый из остальных игроков по очереди задает один вопрос... например: «Если ты погода, то какая ты?»... Будь погодой Марлон Брандо, он был бы знойным и изменчивым... Понять, что Марлон Брандо – это особый вид погоды – значит обнаружить нечто (впрочем, не представляющее пользы и недоказуемое) и в то же мгновение сообщить нечто.[509]

Напротив, в экономической теории подобное открытие полезно и доказуемо с применением риторических стандартов.

Метафоры в экономической теории – не декорация. Впрочем, метафоры обычно считаются простой декорацией. Со времен Аристотеля и до 1930-х годов даже литературоведы воспринимали их именно так – как забавное сравнение, которое может воздействовать на эмоции, но не играет важной роли в мышлении. «Люди – это животные»: если бы мы постарались принять это высказывание за чистую монету, мы могли бы сказать, в каком именно буквальном смысле мы думаем о них как о животных, убирая декорации, чтобы обнаружить под ними суть – простое значение слова. Это представление в 1958 г. было общепринятым и в философии:

С упадком метафизики философов все меньше и меньше заботило Божественное, они все больше и больше были одержимы чистотой, стремясь достичь все более высоких уровней лингвистической гигиены. Как следствие, метафоры все чаще впадали в немилость и, согласно всеобщему мнению, считались распространенным источником заразы.[510]

Теперь подобная подозрительность по отношению к метафорам чаще всего считается излишней, даже опасной. Почему – подскажет тот факт, что идея «убрать декорации», чтобы «обнаружить простое значение слова» – сама по себе есть метафора. Быть может, мышление метафорично. Быть может, убрав метафору, мы убираем мысль. Операция по удалению метафор будет еще хуже, чем заболевание.

Вопрос в том, служит ли метафора в экономической науке только для декоративного оформления. Наиболее явные метафоры в экономической теории – те, которые используются для передачи новаторских идей, например новизны, происхождение которой – в сравнении экономических понятий с неэкономическими. «Эластичность» когда-то была образным представлением, которое расширяло горизонты; «депрессия» была депрессивной; «равновесие» подразумевает сравнение экономики с яблоком в вазе, это идея упорядоченности; «конкуренция» наводила на мысли о скачках; «скорость» обращения денег – о вихре бумажек. Значительная часть словаря экономической теории состоит из мертвых метафор, взятых из неэкономических областей.

Другой тип новых идей – сравнение неэкономических представлений с экономическими, заметно проявляющееся в империализме новых экономических теорий права, истории, политики, преступности и т. д., и наиболее заметно в работах Гэри Беккера, этого Киплинга экономической империи. Среди наименее экстравагантных из его многочисленных метафор стоит отметить, например, сравнение детей с товарами длительного пользования. Философ Макс Блэк заметил, что «запоминающаяся метафора обладает способностью установить когнитивное и эмоциональное отношение между двумя отдельными сферами, используя язык, непосредственно доступный одной [сфере] как призму, сквозь которую надо рассматривать вторую».[511] Итак, здесь субъект (ребенок) рассматривается сквозь призму своего определения (как товара длительного пользования). Если вначале перевести это буквально, то получится следующее: «Приобретение ребенка изначально дорого обходится, он остается с вами на протяжении долгого времени, за которое приносит потоки положительных эмоций, довольно недешев в обслуживании и ремонте, вторичный рынок для него является несовершенным... Схожим образом, товар длительного пользования, например, холодильник...». Можно дальше продолжать этот список похожих черт, постепенно выявляя также и различия: «Дети, как и товары длительного пользования, – не объекты привязанности и заботы»; «дети, как и товары длительного пользования, не имеют собственного мнения». В этом одна из причин того, что, как говорит Блэк, «метафорическая мысль – это особый способ найти новую идею, ее не следует конструировать как внешнюю декоративную замену просто мысли».[512] Буквальный перевод важной метафоры может продолжаться бесконечно. В этом и в других отношениях важные метафоры в экономической теории обладают свойством, весьма почитаемым в успешных научных теориях, – способностью удивлять все новыми и новыми приложениями.[513]

Но не только богатство экономических метафор делает их настолько важными для экономического мышления. Литературный критик А. Ричардс был одним из первых, кто понял (в 1936 г.), что метафора – это «две мысли о различных предметах, активизирующиеся одновременно,... и ее значение – результат этого взаимодействия»[514] (Курсив. – Д. M). Метафора – не просто словесный трюк, продолжает Ричардс, а «взаимное заимствование и контакт мыслей, сделка между контекстами»[515] (Курсив. – А. Р.). Экономисты без труда увидят основной смысл его экономической метафоры, – взаимовыгодный обмен. Противоположное мнение, что идеи и слова, их выражающие – это инвариантные блоки, кирпичики, которые можно комбинировать как угодно,[516] аналогично убежденности в том, что экономика – это просто агрегат, состоящий из Робинзонов Крузо. Однако важнейшая идея экономической науки со времен Смита состояла в том, что полный остров занятых торговлей Робинзонов отличается, и часто в лучшую сторону, от простого агрегата.

Другая любимая метафора Г. Беккера, «человеческий капитал», иллюстрирует, как два набора идей, оба заимствованные из экономической теории, могут пояснять друг друга, обмениваясь своими коннотациями. В словосочетании «человеческий капитал» были сразу же объединены области экономической науки, в которых изучаются навыки работников и инвестиции в оборудование. И обе они выиграли: в экономике труда стало ясно, что навыки, при всей их неосязаемости, суть результат воздержания от потребления; теория капитала обогатилась представлением о том, что навыки, при всей их недостаточной капитализации, конкурируют с другими направлениями инвестиций за ресурсы воздержания. Для контраста заметим, что поскольку экономисты разбираются только в товарах длительного пользования и у них мало соображений (по крайней мере не банальных) по поводу детей, у метафоры, что