здесь произошло и почему все эти твари собраны здесь, но не находил ответов на свои вопросы.
Разгадка пришла сама собой, когда взгляд Деггубэрта уперся в дальний конец долины, где между холмами имелось углубление, которое прикрывали три невысоких дерева. Начиная с середины стволов и до самых крон, деревья опутывали белесые нити, создававшие нечто вроде шатра… а точнее – кокон. Приглядевшись, Деггубэрт в ужасе насчитал внутри с десяток коричневато-серых яиц. Смотритель невольно потянулся за оружием, – и как раз вовремя. Склон холма, местами поросший клочками короткой травы, слегка затрясся, вибрируя от гулкой тяжелой поступи. Деггубэрт обернулся и охнул от неожиданности…
К нему направлялся огромный паук. Сперва смотритель подумал, что тварь еще больше, чем те, что унесли Мирейна и Ларса, но когда она приблизилась, Деггубэрт понял, что ошибся. С расстояния десятка шагов восьмилапый оказался не таким уж и крупным: в высоту он едва доходил человеку до плеча, а, его маленькое круглое брюшко, зеленоватое сверху и светло-голубое снизу, размерами было едва ли крупнее живота самого Деггубэрта. Желтоватая голова твари с яркими ядовито-синими глазками пялилась на смотрителя скорее с удивлением, нежели с намерением тотчас же сожрать неожиданную добычу, а тонкие полупрозрачные лапки ступали по песку угловато и ломко, подгибаясь при каждом движении. Деггубэрт понял, что сейчас ему придется столкнуться в схватке с паучьим детенышем, скорее всего, совсем недавно вылупившимся из одного из тех яиц, что были любовно и заботливо уложены в коконе.
«Шансы явно не в твою пользу, малыш», – усмехнулся смотритель, но его радость была преждевременна.
Не успел Деггубэрт поднять меч, как восьмилапый уже кинулся на него. Широко распахнув пасть и быстро перебирая плоскими лопатообразными жвалами, он издалека начал плеваться в смотрителя вязкими каплями, каждая из которых, вращаясь в воздухе, разворачивалась в упругую, прочную нить. Нити падали на кайды смотрителя, на его доспехи, наколенники, на лицо… Караульщик пытался разрубать их клинком, но детеныш плевался так быстро, что Деггубэрт просто не успевал рассекать все путы. Паук тем временем оказался совсем рядом. В глубине пасти Деггубэрт заметил жидкость ярко-желтого цвета, шипящую мелкими пузырьками и выплескивающую к нёбу крошечные капельки, моментально превращающиеся в пар. Смотритель понял, что тварь готовится впрыснуть в его тело желудочный сок, и энергичнее заработал мечом. Ему удалось второй рукой схватить топор, и теперь дело пошло скорее. Голова чудовища уже почти касалась шлема смотрителя, оно остановилась, выбирая место, куда впрыснуть яд. И в этот миг смотрителю наконец удалось рвануться вбок.
Одним прыжком он очутился в нескольких шагах от многоногого и наконец-то смог замахнуться мечом.
Острие клинка угодило твари в брюхо, выворотив из податливого, так никогда и не ставшего твердым хитина шмат студенистой плоти, а спустя мгновение топор во второй руке Деггубэрта отрубил пауку левую переднюю лапу. Детеныш забулькал, наклонил голову, и из его пасти на песок, устланный липкими нитями, выплеснулась кислота. Тенета почернели, скукожились, выпустили ввысь струйки дыма; жвалы на секунду остановились и сразу же заработали еще быстрее. Смотритель победно захохотал, отвлекшись на долю мгновения, и паук умело воспользовалось ошибкой врага. Он поднял туловище, переступил на задние лапы, а остальными ударил по доспехам Деггубэрта. Ни один из тонких коготков не мог, конечно же, пробить защищающий тело металл, но на кожу смотрителя, свободную от лат, угодили едкие капли желудочного сока.
То ли от боли ожога, то ли от гнева на самого себя, то ли в ярости на мерзкую тварь Деггубэрт сделал то, чему впоследствии и сам порой удивлялся. Орудуя топором и мечом одновременно он в считанные мгновения искромсал многоногого так, что на месте боя осталась лишь бесформенная куча, расползающаяся пестрой жижей, дымящаяся от кислоты. Торжествуя победу, смотритель встал над поверженным врагом и издал победный вопль, – но тут же бросился вниз по склону, и еще долго бежал прочь от этого страшного места. И только оставив далеко позади проклятый кокон и долину мертвых насекомых, Деггубэрт позволил себе остановиться и перевести дух…
Ожог зудел и чесался, вызывая отупляющую тяжесть в голове, и требовал немедленного лечения. Солнце висело прямо над непокрытой головой смотрителя; чтобы шлем нижним краем не натирал поврежденную кожу, Деггубэрт снял его и нес в руке. Очень хотелось пить и хотя бы немного смочить влагой ожог, но воин старательно подавлял в себе это желание: он знал, что стоит поддаться искушению, как поднимаемые во время быстрой ходьбы мельчайшие песчинки осядут на обожженную плоть, вызовут воспаление, и тогда страшная смерть настигнет смотрителя в этих пустынных песках.
«Сначала будет гнить сам ожог, – стискивал зубы Деггубэрт, – потом рана станет шире. Глядишь – и уже по всей шее пойдет. А там недалеко и до лица, и до груди, и до рук…»
Привал смотритель сделал в высохшем русле древнего крика; вода здесь, по всем приметам, не текла уже очень давно, но кое-какая растительность в самых глубоких ямах еще имелась. Деггубэрт присел на глинистую почву и начал копать в одной из таких впадин. Корни травы кирами обладают свойством смягчать боль – и сейчас смотритель разбивал ножом вывороченные комки глины, чтобы найти подходящие корешки. Краем глаза он заметил какую-то странность невдалеке от себя и вскоре осознал, что именно привлекло его внимание.
Оставленные когда-то давным-давно следы подошв начинались от соседней глубокой ямы, уходили вверх, к отвесному берегу русла, и терялись там среди пожухшей, почти окаменевшей травы. Приглядевшись, Деггубэрт заметил, что следы остались только на чуть более плоских участках глины: то были остатки древних ступеней, ведущих к ручью. Они спускались с противоположного берега, а рядом угадывались какие-то странные угловатые очертания. Солнце слепило глаза Деггубэрта, и он прислонил ладонь ко лбу, всматриваясь наверх. Затем собрал выкопанные корешки и, шагая по древним следам, поднялся по остаткам ступеней. Здесь, на другом, более высоком берегу, смотритель по достоинству оценил зрелище, открывшееся его взору, и невольно преисполнился почтения к тем древним поселенцам, которые смогли сотворить такое.
Внушительное по размерам сооружение шириной в пять сотен и длиной в семь сотен шагов представляло собой скорее остатки ровных, гладких стен с провалившимися окнами и дверными проемами.
Собственно, осталось от здания немногое: один нижний этаж и чуть меньше половины второго – но и этого хватило, чтобы Деггубэрт ощутил себя ничтожной пылинкой.
Ни стекол в окнах, ни самих дверей в пустых косяках уже давно не имелось, а на подоконниках первого этажа налипли затвердевшие слои грязи. Из-под небольших ровных квадратных площадок под дверными проемами пробивались кустики травы. Некоторые уже сгорели на солнце и завершили свой жизненный цикл, другие еще трепыхали крошечными желто-зелеными листками на слабом ветру. Внутри здания было темно и сыро: видимо, неведомые строители старались, чтобы обитатели здания не так сильно страдали от жажды и палящего зноя, как путник среди песков.
А дальше, начиная от дальней стены, простиралась до самого горизонта ровная серая поверхность, чем-то похожая на стены самого сооружения и также кое-где прореженная клочками травы – уже сплошь высохшей. «Что это может быть? – изумился Деггубэрт, забыв о боли в шее и широко раскрытыми глазами рассматривая удивительное строение и нереально гладкую поверхность равнины. – Для чего такое нужно? И кто это строил?!» – но он не находил даже самых неправдоподобных ответов на свои вопросы. А когда смотритель достиг взглядом линии горизонта, он уже не смог даже удивиться.
Небо там сияло, но не светом солнца, а каким-то другим – более ярким, и в то же время не столь слепящим. Во всяком случае, на этот свет Деггубэрт мог смотреть, не щурясь по привычке. Но даже эта яркость не скрывала темных очертаний колоссальных фигур, схожих с человеческими, неподвижно высившихся над равниной. И сразу стало понятно, что невероятное сияние исходит именно от тех силуэтов.
В голове Деггубэрта все помутилось, ноги предательски задрожали, мир вокруг поплыл и закачался, увиденная картина распалась на мелкие осколки, в ушах зазвенело и сразу же стихло, свет солнца стремительно потускнел, вершина глинистого холма, на которой он стоял, поднялась и ударила в лицо.
