исследователи отмечали крайнюю жестокость описания казни Настасьи в этой былине. Для большей нравоучительности сюжета казнь княгини Лебеди, совершенная Германарихом была приписана Ивану Годиновичу – отношение рассказчиков к княгине и ее племени очевидно из этой детали. В то же время географически излучина Днепра находится ближе всего к владениям гуннов – удобнее для «заговора» (посольства) к ним. В этом же союзе зародился и сюжет другой былины (или исторической песни), которая впоследствии была сильно переработана и в этом измененном виде дошла до нас как былина о Михаиле Потоке (но сохранила некоторые черты своего древнего варианта).
«Вторую» сказку следует связать с тиверцами. Они позже всех познакомились с готами (герой впервые увидел Кащея, когда тот уже «висел на цепях»). Дальнейшие события сказки также коррелируются только с событиями «второй» войны. Отношение к женскому персонажу в целом благожелательное, но сдержанное – герой борется с богатыршей Марьей Моревной, она – не своя, хотя и достаточно симпатична. Именно так, очевидно, к россам относились тиверцы. Почти столь же сдержанное отношение здесь и к Кащею – последний, хотя и злодей, но, в отличие от других источников, во «второй» сказке какие-то человеческие чувства ему не чужды – в благодарность за свое освобождение он рубит героя только после двух предупреждений.
В.В.Иванов и В.Н.Топоров пишут о развитии образа былинного Святогора: «В реконструкции Святогор – хтоническое существо, возможно, открыто враждебное людям… В этом [последующем – В.Б.] “улучшении” образа Святогора сыграл роль и внешний фактор – эпитет “святой”. Но сам этот эпитет, как и все имя Святогора, является, видимо, результатом народно-этимологического “выпрямления” первоначального имени, близкого названиям типа Вострогор, Вострогот, принадлежащим мифологической птице, связанной с горами в “Голубиной книге” (“Вострогор – от птица да всем птицам птица”, “Вострогот птица вострепещется, а Фаорот гора вся да восколеблется” и т.п.)» [Мифология 1998: 491]. Заметим, что «народно-этимологическому выпрямлению» подвергаются, как правило, заимствованные иноязычные слова и заимствовано было именно слово «Вострогот» («Вострогор» – это уже первая стадия «выпрямления» под влиянием русского слова «гора»); о происхождении имени «Вострогот» от вождя остроготов – Кащея – говорилось в предыдущей главе). Таким образом, если исследователи правы в отношении изменений в образе и имени Святогора, получается, что былины о Святогоре (речь идет о немногочисленных ранних сюжетах, связанных с этим образом, точнее – только двух из них [Пропп 1999: 345]) также восходят к коллизии IV в.; этот ранний Вострогот – будущий Святогор также имеет своим прототипом Германариха- Кащея (хотя и не «хтонического», но в то время, действительно, открыто враждебного людям»). Вполне логично отнести формирование сюжетов об этом зловредном, но могучем и в чем-то даже симпатичном персонаже (учитывая, что те же черты имеет и Кащей из «второй сказки») также к племенному союзу тиверцев – победителей остроготов.
Появление готов
Готы появились в Причерноморье в конце II - начале III в.н.э. Судя по всем источникам, которые о них сообщают, готское общество рано вступило в стадию военной демократии. Везеготы поселились к северу и северо-востоку от низовий Дуная и вскоре стали совершать набеги на земли Империи, они также часто ходили в грабительские морские походы по Черному морю (корабли им предоставляли греческие города в Крыму) [Моммзен 1995 т.5: 211]. Остроготы поселились у берегов Азовского моря. Интересно именно разделение союза готских племен на «восточных» и «западных». Посмотрев на карту [Рыбаков 2001: 30], можно увидеть, что расположение находок археологической черняховской культуры лежит как раз между «восточными» и «западными» готами. В общем, это естественно, что пришельцы из Скандинавии, а также племена, увлеченные последними за собой, заняли «свободные» малонаселенные земли. «Очевидно, что в столь плотно заселенном районе [Нижнем Подунавье – В.Б.] мест, удобных для поселений (занятий земледелием, скотоводством) было, по-видимому, недостаточно' [Лавров 1999: 183]. Везеготы, имеювшие границу с богатой Римской империей, вложили всю свою ярость, столь характерную для эпохи Великого переселения народов, на попытки вторжения в имперские владении, а это даже в III веке было более, чем непростой задачей. Легко можно понять, что воевать со славянами (тиверцами) у них не было никакого желания – и незачем, и рискованно вести войну на два фронта. Тиверцев (уже говорилось об их общественном строе) также мир на Западе вполне устраивал. Поэтому археологи отмечают в западных черняховских районах даже некоторое количество смешанных «черняхоидных» поселений [Рыбаков 2001: 27]. На востоке все было по-другому. Широкое Черное море отделяло остроготов с их бьющей через край воинственной энергией от богатых римских земель. Пиратские набеги не могли удовлетворить их жажду золота и славы (а заодно, некоторым кровопусканием охладить пыл воинов). Следует добавить, что Т.Моммзен [1995 т.5: 170], говоря о готских пиратах на Черном море в эту эпоху, подчеркивает, что участие собственно готов в этих набегах не было особенно значительным, кроме того, он указывает, что морским центром нападений была гавань Тира в устье Днестра. Получается, что роль остроготов в морском пиратстве была совсем незначительной – на запад от Днестра жили везеготы, на восток – тиверцы. Остроготам оставалось разве что заниматься «правонарушениями» на Днепре, а также мелкими пиратскими набегами на южное побережье Черного моря из устья Дона. И вполне естественно, что избыток своих сил готы расходовали на войны с западными соседями – тиверцами и уличами (как только сумели «покорить» приазовские племена и построить сколько-нибудь устойчивый союз).
Б.А.Рыбаков отстаивает точку зрения о полном мире в Причерноморье на протяжении трех веков, хотя сам же он пишет о существовании 16 городищ по нижнему Днепру [2001: 27]. Если уж сама Империя даже во II в. н.э. (начиная с даков и маркоманов), не говоря уж о веке IV, вся сотрясалась от набегов «варваров», то говорить о том, что «варвары» почему-то обходили Днепр и Днестр стороной, весьма странно. Вероятно, действительно, обходили. Но потому и обходили, что на собственном печальном опыте убедились в прочности днепровских крепостей и в несокрушимости выходящего в поле ополчения. Академик Б.А.Рыбаков с этим не согласен. Он полагает, что славяне этого периода не подвергались опасности нападения, указывая на отсутствие городищ вокруг селений (не считая упомянутых 16 крепостей?) и отсутствие оружия среди археологических находок [там же: 93]. Однако, сам отмечает, что границей между готскими и славянскими поселениями был нижний Днепр [там же: 27], серьезная водная преграда. Следует сказать, что строительство укреплений вокруг каждого села – мера, способная быть эффективной только против набегов совсем маленьких группок всадников, да и то, мало смысла защищать городище, если будут вытоптаны поля. Если же противник серьезнее, чем несколько десятков всадников, то от укрепления каждого села – один вред. Множество маленьких гарнизонов, рассеянных по мелким крепостям, могут быть уничтожены один за другим совершенно незначительным отрядом противника (но над каждым отдельным гарнизоном этот отряд будет иметь подавляющее превосходство, а жители не смогут даже разбежаться по лесам, потому что сами загоняют себя в эту ловушку). Поэтому никогда на Руси, если не упоминать совсем древних времен (VI-IV вв. до н.э. и ранее), не пытались оборонять каждую деревню. И на границе с «Диким полем» X-XVIII веков, и на Псковском порубежье XIII-XVI веков тактика была только одна – армия (или ополчение) пытается перехватить вражеское войско в поле и разбить его, а в случае поражения или слишком превосходящих сил противника, войска отходят в крепости и туда же прячутся жители окрестных сел с частью имущества. Именно такую единственно возможную тактику применяли славяне против готов, построив крепости на высоком берегу за широким Днепром, поднимая ополчение в случае нападения.
Теперь по поводу отсутствия оружия среди черняховских находок. Интересно было бы сопоставить это с письменными источниками. Иордан [1997: 84]: «Германарих... двинул войско против венетов, которые хотя и были достойны презрения из-за [слабости их] оружия...». Сирийский автор VI в. Захарий Ритор (его сообщение о «народе Рос»): «... Оружия у них нет» (цит. по [Фроянов 1988: 19]). Странность заключается в том, что «слабость» и даже «отсутствие» оружия, как кажется, не мешали славянам одерживать победы над врагами. Иордан пишет, что в том же IV веке анты, в частности, разбили остроготов Винитария в первом сражении [1997: 108], а в VI веке венеты и вообще «свирепствуют повсеместно» [там же: 84], хотя количество оружия среди археологических находок не увеличилось (к этому же веку периода Великого расселения славян относится и сообщение Ритора). В чем же здесь дело? Совершенно курьезным выглядит
