внезапным нападением в обширные и плодородные земли Эрменриха, весьма воинственного царя, которого страшились соседние народы из-за его многочисленных и разнообразных военных подвигов». Современные исследователи уже достаточно сказали (см., например, [Рыбаков 2001: 25-31]; [Иордан коммент. Скржинской: 265]), о преувеличенности предположений некоторых историков об «империи Германариха». В самом деле, что за странная империя, в которой подданные живут так далеко (какие-нибудь «васинабронки»), что от них нет никакой пользы сюзерену, изнемогающему в жестоких войнах на берегу Азовского моря? Можно еще добавить, что упоминаемый «король Геберих» был предводителем везеготов (судя по его подвигам), а то, что вождь остроготов Германарих упоминается в одной фразе с ним, говорит только о том, что автор механически связывает предания разного происхождения и имеет весьма смутные представления о географической изоляции остроготов от везеготов. Чтобы лучше понять положение Иордана, надо вспомнить, сколько труда, времени и крови потратила Москва на подчинение Твери (всего-то на расстоянии немногим более 150 км) и для сравнения - время и усилия, требуемые для покорения громадной территории от Урала до Камчатки (заняло всего около полувека). Пожалуй, если бы историк времен Петра I не имел под рукой летописей (а Иордан сколько-нибудь систематизированных источников готского происхождения не имел), и был бы столь же нетверд в географии, как автор «Гетики», то он просто обязан был бы поместить Тверь и Рязань где-нибудь у берегов Тихого океана.
Таким образом, с «империей» ясно. Германарих (он же Кащей), действительно, был «весьма воинственным царем», совершившим «многочисленные и разнообразные военные подвиги». То, что именно он объединил разрозненные племена Приазовья и Крыма в мощный союз остроготов, несомненно. Это доказывается хотя бы тем, что и Иордан до Германариха пишет только о вождях везеготов. Уже упоминалось, что в западноевропейском фольклоре Германарих оставил более, чем заметный след (для сравнения – такие могучие вожди, как овладевавшие Римом вестгот Аларих и вандал Гензерих, не упоминаются в самых известных памятниках германского эпоса совсем). Итак, племена Приазовья Кащей так или иначе вовлек в союз с несколькими готскими племенами, а кто входить в этот союз не хотел (как, например, герулы), те стали «в большей части перебитые».
Стоит пояснить, почему здесь слова «король», «государство» в данном случае закавычиваются. «Держава Германариха», разумеется, не была государством, а сам Кашей не был монархом (во всяком случае, до «второй» войны). Он был просто признанным вождем одного из готских племен. Хотя у него уже, несомненно, была дружина, подчиненная лично ему, но против всего племенного ополчения эта горстка выстоять, безусловно, не могла. И правил Кащей родным племенем не по собственному произволу, а по постановлению народного собрания племени (на тот момент, возможно, уже – собрания воинов ополчения). Другие готские и неготские племена, признавая власть «короля» (тиуданса) добровольно или не совсем, продолжали жить по-старому, но в случае войны должны были предоставить свое ополчение (или малочисленные дружины) в распоряжение верховного вождя. Явно не могла на тот период идти речь о налогах (дани). Племена Приазовья жили натуральным хозяйством, а поэтому взять с них было нечего. Гораздо позже, намного более «развитое» протогосударство Аттилы налогов не ведало. Мы знаем, что на свадьбу Аттилы и Ильдико съехались вожди всех подвластных племен, которые привезли подарки «новобрачному» [Буве-Ажан 2003: 276]. Поскольку же у Аттилы было больше тридцати «законных» жен различного ранга [там же: 72], а правил он 20 лет, понятно, что подобные мероприятия представляли собой регулярный смотр боевых соратников, а заодно и способ замаскированного обложения их данью. За три четверти века до этого в Приазовье навряд ли существовала даже и эта патриархальная система налогообложения. Дружина Германариха, также как и он сам кормились за счет военного грабежа, может быть отчасти за счет пиратства за морем и на Днепре.
Остается нерешенным вопрос о том, кто принимал решения в этом союзе племен об объявлении войны тому или иному народу (а других политических вопросов, собственно, у этого союза, и не было)? Было ли это волевым решением вождя? (Тогда его надо называть королем без кавычек, а государство – монархией). Было ли это функцией совета вождей племен? (А если так, в какой пропорции при «голосовании» учитывались голоса коренных готских и недавно покоренных племен?) Можно рискнуть высказать предположение, основываясь на сообщении Иордана о том, что Германарих умер на сто десятом году жизни (как отмечалось выше, это сообщение автора следует считать если и не совершенно точным, то близким к истине). В описываемый период «собирания земель» в середине IV века Кащей уже был очень старым человеком, пользующимся вполне понятным уважением вождей племен, годящихся ему во внуки (отсюда и его «эпическая» старость – для двадцатипятилетних удальцов (до более старшего возраста они, вероятно, доживали редко) даже семидесятилетний старик кажется просто «бессмертным»). Здраво оценивая настроения молодых головорезов, он всегда принимал решения, устраивающие большинство вождей, и этим добился огромного авторитета. Через двадцать-тридцать лет все привыкли к тому, что вождь принимает только мудрые решения, и перестали пытаться их оспаривать. Кроме того, слишком старый, чтобы самому вести воинов в бой, Кащей должен был доверить это молодым вождям (вероятно, большинство войн и велось небольшими отрядами), а это ставило его в чрезвычайно выгодную позицию. Вожди связывали свое честолюбие с победами на поле боя, у них не было причин рассматривать «короля» как стоящего на их пути к славе. С другой стороны, за любое из частных военных поражений несли ответственность эти низшие вожди. А Кащей укреплял свою славу не только мудрейшего из готов, но и непобедимого (особенно, если он прославился победами в молодости).
«Все современные историки, изучавшие жизнь и характер Аттилы, отмечают, что он был, прежде всего, дипломатом... Молодой император [Аттила – В.Б.], желавший заявить о себе, должен был всегда и везде оставаться дипломатом: в оттенках поведения, в осознании важности внешнего облика, в выборе послов, в торжественности или разгульном веселье приёмов, в грубом нажиме или в тонкостях заключаемых договоров. Там надо внушать страх, тут проявить мягкость, здесь казаться суровым, а там добродушным жизнелюбом, быть то строгим, то милосердным. Аттила стал выдающимся актером политической игры, обладая врожденным талантом подчинять себе людей» [Буве-Ажан 2003: 80]. Следует добавить, что Аттила – единственный из «варварских» вождей Великого переселения, о «жизни и характере» которого мы имеем хоть сколько-нибудь полные сведения. Кроме того, Аттила, пожалуй, – самый удачливый из «королей». Поэтому, хотя весьма рискованно экстраполировать данные об Аттиле на Германариха-Кащея, вполне логично предположить, что «счастье и удача» последнего объяснялись теми же личными качествами, что и редкостное везение первого. Ниже будут приведены примеры «коварства Кащея» на дипломатическом поприще.
Но умелое дипломатическое маневрирование – это только одна составляющая власти «короля», была ведь и другая. В главе I упоминались средневековые немецкие предания о короле «амелунгов» Дитрихе Бернском [Мифы и легенды 2000: 531-585]. Как отмечалось, прототипом Дитриха был вождь остроготов Теодорих Великий, живший в V-VI вв. н.э. Его враг, зловредный Эрманерих, назван «королем Рима», то есть хронология, как часто бывает в фольклоре, весьма спутана. Однако, несомненно, что многие коллизии борьбы Дитриха с Эрманерихом отражают реальные перипетии IV века. С именем Эрманериха связана крайняя жестокость, как в быту (насилие над женой своего «канцлера» Зибиха [там же: 561], так, особенно, в политической деятельности. Он беспричинно убивает (вешает) герцогов Харлунгов [там же: 562-564], из чистого властолюбия вторгается во владения Дитриха [там же: 562-563]. Он захватывает груз с золотом Дитриха и семерых его рыцарей, которых угрожает убить, если Дитрих не отдаст ему все свои земли (для средневекового рассказчика это - чистая фантастика, но в более ранний период взятие заложников от подвластных племен и управление последними посредством угрозы убийства первых было не просто очень распространено, а являлось универсальным способом сохранения единства государства, точнее,
