предположение Л.Нидерле [2001: 411] о том, что оружием славян в этот период служили только заостренные колья, луки со стрелами и плетеные или деревянные щиты. Пахали землю сложными железными плугами [Седов 2002: 155-162], а на медведя или на врага выходили с кольями?! Однако, эта кажущаяся несуразность разрешается просто. В условиях далеко зашедшего общественного неравенства оружие играет двоякую роль в обществе. Помимо своего очевидного предназначения – убивать врагов – оно играет еще и роль маркера социальной принадлежности. Начиная уже со стадии военной демократии, воины сильного племени используют оружие для того, чтобы выделить себя из числа представителей слабых племен, вынужденных платить дань, и из числа низших слоев собственного племени, не имеющих права носить оружие. Оружие для этого применяется прямо – для подавления недовольства покоренных и косвенно – для психологического давления на последних. Отсюда почтение к оружию (даже самому примитивному), отсюда хвастовство им, отсюда и презрение к «серым мужикам», а также погребальные ритуалы с оружием. Славяне (чье общество, как было указано, находилось в стадии первобытной демократии) выходили на бой с готами, вооруженные лесорубными топорами и охотничьими рогатинами. Вероятно даже, что вместо последних использовали то, что впоследствии русские охотники называли «складенец» – цельнометаллический кинжал на кожаном ремне, который перед боем может насаживаться на подходящее древко (современные уголовники такое оружие называют «зуб»). Это вооружение славянского ополчения весьма мало уступало вооружению готских дружин (на тот период, в основном, - копья и секиры), и, если готы и одерживали победы, то только за счет лучшего владения этим оружием (см. далее). Однако, увидев противника, вооруженного «мужицкими» топорами и складенцами, готам было трудно сдержать удивление, а то и «презрение», что, впрочем, не мешало при случае от этого противника и бежать. Именно потому, что при «военной демократии» этой демократии бывает немного, В.П.Алексеев и А.И.Першиц [Алексеев 2004: 283] считают этот термин неудачным, полагая, что лучше называть этот строй «военно-племенной организацией».
Таким образом, следует сделать вывод, что хотя славяне «Трояновых веков», действительно не боялись нападения извне, но это было не потому, что у них не было врагов, а потому что при любом набеге брало оружие все племя, при большом нашествии – вся «Троянова земля», и враг быстро убеждался в своем легкомыслии – неприятностей много, а добычи – увы (в III-IV веках еще не было столь дотошных археологов).
Следует сказать, что В.В.Седов [2002: 187] причисляет «черняховское» население Нижнего Днепра к готам. «...Нельзя утверждать, что носители черняховских древностей Нижнего Поднепровья были исключительно готы. Население и здесь было полиэтничным, но германский этнический элемент, очевидно, более заметен, чем в других регионах черняховской территории. По всей вероятности, это был своеобразный центр остроготов, откуда они распространяли свое военно-политическое господство на население соседних земель» [там же: 194]. Это утверждение довольно странно, поскольку сам исследователь пишет не о превалировании (пусть даже местном) элементов «вельбарской» культуры (связываемой с готами), а только о том, что они «более заметны». В другом месте: «В лесостепной части черняховской территории наиболее отчетливо вельбарские элементы фиксируются в могильниках... [перечисляются могильники – В.Б.] …На большинстве памятников они составляют небольшой процент. Исключением является некрополь Косаново, в котором среди лепной керамики около трети принадлежит к вельбарским формам» [там же: 183-184]. К сожалению, по поводу низовьев Днепра В.В.Седов не дает количественного соотношения вельбарских и других элементов, но можно предположить, что и там имеющих вельбарские признаки не более трети (судя по его карте [там же: 183]). Гораздо более правдоподобно другое его предположение: «Археологические материалы подтверждают появление новых племен в районе Мэотиды в 40-50 гг. III в., и среди них могли быть остроготы из Северо-Западного Причерноморья» [там же: 185]. Поскольку именно Мэотида (Азовское море) древними историками определяется как главный ориентир в локализации остроготов, то, вероятно, здесь и был их «своеобразный центр, откуда они...» и т.д. В Нижнем же Поднепровье жило население этнически довольно пестрое, но ведущее вполне «черняховский» образ жизни (выращивание хлеба, торговля хлебом, совместная оборона от общего врага) и к союзу остроготов, где общество находилось на стадии военной демократии, отношения не имело. К тому же носителями вельбарских элементов в культуре, как пишет опять же сам В.В.Седов, не обязательно должны являться готские или вообще германские племена [там же: 184].
Еще раз следует уточнить суть различий между разноплеменными черняховцами и столь же разноплеменными готами. У первых, если и стала выделяться племенная знать, но подавляющего влияния на соплеменников она не имела, и собственное благополучие связывала с процветанием всего племени. Это выражалось в ее заботе о сохранении «черняховского образа жизни», который необходимо включал и коллективную оборону всей «черняховской общности» против общего врага – всех тех, кто предпочитал военный грабеж обычному труду. Понятно, что общий образ жизни весьма способствовал общности культуры, нивелировке различий, а то и ассимиляции первоначальных субстратов. Древнеславянский язык был, по крайней мере, «языком межнационального общения» во всей «трояновой земле», а более вероятно, что бывшие сарматы, бывшие «вельбарцы», бывшие «позднескифы» и др. к концу IV века стали забывать свои древние языки. Общество же готов с самого начала предстает в виде военной демократии, когда война считается единственным достойным занятием для свободного человека. «Готы исторических трудов того времени – собирательное обозначение этнически различных племен, подвластных этому германскому племени» [там же: 196-197]. Археологически это выражается в невыразительности готских поселений (грабеж в III-IV веках был для них слишком убыточным занятием, чтобы отразиться в находках, а продукты производительного труда крайне невыразительны по причине презрения к последнему, а также весьма разнородны в связи с разнородностью племен, ведущих «готский» образ жизни). Это бьющее в глаза несоответствие – бедность археологии несомненно могущественного племени и сбивает с толку исследователей, заставляя их подыскивать готам более «подходящую» по выразительности археологию. В.П.Буданова [О трансформации 1999: 17] пишет о неудачных попытках подыскать готам III-IV вв. подходящую археологическую культуру: «Но как раз это и оказалось невозможным. Несмотря на многочисленные попытки положительного решения этого вопроса, готы и сегодня остаются археологически не атрибутированными, а их материальные памятники – неизвестными. Открытие черняховской культуры лишь осложнило решение этой проблемы, а признаваемая готской вельбарская культура не соответствует масштабу исторической активности готов, отраженной в письменной традиции». Таким образом, в рассматриваемый период в Причерноморье сложились две культурные общности – в значительной степени, славяноязычное общество черняховцев, заинтересованное в сохранении мира, и в значительной мере германоязычный союз племен остроготов, вся жизнь в котором была направлена на ведение грабительских войн. Легко заметить несовместимость этих двух образов жизни, которая заставляла даже «вельбарцев» по происхождению выставлять ополчение против набега их Мэотидских собратьев.
В отношении остроготов можно вполне уверенно считать, что они часто пытались нападать на славян, но первое время без малейшего успеха, о чем единодушно говорят и Иордан, и русский фольклор (события в сказках, в былине и у Иордана начинаются с гораздо более поздних реальных событий). Это, впрочем, неудивительно: разрозненные, разношерстные племена («готы» только по названию) посылали разрозненные, разношерстные, слабые дружины, которые устилали в течение веков своими костями не только границы Римской империи, но также, очевидно, и Днепровский рубеж «Трояновой земли». Но потом ситуация стала меняться. На сцене появился Кащей.
Кащеево царство
Иордан пишет [1997: 83-84]: «После того, как король готов Геберих отошел от дел человеческих, через некоторое время наследовал королевство Германарих, благороднейший из Амалов, который покорил много весьма воинственных северных племен и заставил их повиноваться своим законам. Немало древних писателей сравнивали его по достоинству с Александром Великим...» затем перечисляются подвиги Германариха и покорение народов, а дальше: «Он властвовал, таким образом, над всеми племенами Скифии и Германии, как над собственностью». Один из «древних писателей» – Аммиан Марцеллин [1993: 494], говоря о вторжении гуннов, дает такое сообщение: «...Они [гунны – В.Б.] смело прорвались
