насильственныхъ потрясеній политическихъ, страшныхъ для челов?чества'. Въ это время, 'примирившись съ жизнью', онъ былъ уже противникомъ всякой насильственности – безразлично – сверху, или снизу. Такимъ образомъ, въ своей драм? Пушкинъ опред?ленно сталъ за ограниченіе крайняго развитія индивидуализма ненарушимостью н?которыхъ зав?товъ и признаніемъ правъ за всякой личностью, какъ бы ни была она мала. Эта высокая идея – отблескъ той широкой, міровой любви къ челов?честву, которая сд?лалась въ посл?дній періодъ основой пушкинскаго міросозерцанія.
Въ этомъ отношеніи, Пушкинъ выше Шекспира, который совс?мъ не задается этическими вопросани. Его Макбетъ совершаетъ преступленія, мучается ими, но продолжаетъ ихъ совершать… Для него преступленіе становится преступленіемъ только въ силу того зла, которое онъ причиняетъ людямъ – Дункану, Макдуффу и др., a не по отношенію къ нему самому. Пушкинъ же вс? свои интересы переноситъ на душу самого преступника, какъ впосл?дствіи Достоевскій – на душу Раскольникова {Ср. восклицаніе Сонечки Мармеладовой, обращенное къ Раскольникову: 'что вы
Пушкинъ съ большимъ интересомъ относился къ своей драм?. 'Писанная мною въ строгомъ уединеніи, говоритъ онъ, вдали охлаждающаго св?та, плодъ добросов?стныхъ изученій, постояннаго труда, трагедія сія доставила мн? все, ч?мъ писателю насладжться дозволено: живое занятіе вдохновенію, внутреннее уб?жденіе, что мною употреблены были вс? усилія'. Изсл?дователямъ приходится только признать всю справедливость этихъ словъ,- драма Пушкина есть плодъ долгихъ и добросов?стныхъ изученій. Она была 'новымъ словомъ' въ русской литератур?, и въ ней Пушкинъ сознательно выступалъ новаторомъ и реорганизаторомъ нашей драмы: онъ самъ говорилъ: 'усп?хъ, или неудача моей трагедіи будетъ им?ть вліяніе на преобразованіе нашей драматической системы'. Онъ опасался, что публика не пойметъ его произведенія, что ея 'робкій вкусъ', скованный еще классицизмомъ, не стерпитъ такихъ 'новшествъ', съ которыми выступалъ онъ. Вотъ почему онъ не сразу и 'съ отвращеніемъ р?шился выдать ее въ св?тъ'…
Изъ всего вышесказаннаго видно, какъ независимо отнесся Пушкинъ и къ Шекспиру, и къ Карамзину, и къ псевдоклассикамъ. Онъ старался выработать свое собственное пониманіе 'драмы': онъ стремился стать выше лиературныхъ партій и школъ, признавая единственнымъ м?риломъ оц?нки произведеній искусства – свою художественную сов?сть. 'Драматическаго писателя должно судить по законамъ, имъ саимъ надъ собой признаннымъ',- писалъ онъ Бестужеву. Мы вид?ли, что онъ, во многихъ отношеніяхъ, критически относился къ классикамъ и романтикамъ,- такъ, онъ даже призналъ, что погоня за 'правдоподобіемъ' лишила пьесы об?ихъ литературныхъ школъ естественности.
Подводя итогъ всему сказанному, мы признаемъ, что – 1) отъ драмы Пушкинъ требовалъ соединенія психологическаго анализа съ исторической в?рностью въ изображеніи эпохи (couleur historique); 2) не признавалъ правилъ о трехъ единствахъ, считая, что народные заковы шекспировскихъ пьесъ бол?е сродственны нашему театру; 3) въ обрисовк? характеровъ онъ сл?довалъ за Шекспиромъ (сложность характеровъ героевъ); 4) въ построеніи пьесы онъ оказался оригинальнымъ, одинаково отойдя отъ Шекспира и классиковъ, и одинаково пользуясь т?ми и другими; 5) въ идейномъ отношеніи онъ сталъ выше Шекспира и классиковъ.
Опасенія Пушкина, что его драма не будетъ понята русской критикой вполн? оправдались: только немногіе избранные друзья поэта пришли въ восторгъ отъ его произведенія, да и то восторгъ этотъ не былъ связанъ съ глубокимъ пониманіемъ всего великаго значенія этой драиы. За то публика и критика обнаружили полное ея непониманіе. Графъ Бенкендорфъ, отъ имени государя, рекомендовалъ перед?лать драму въ романъ, въ род? вальтерскоттовскихъ. Критика назвала Бориса Годунова 'убогой обновой', 'школьною шалостью', собраніемъ н?сколькихъ холодныхъ историческихъ сценъ, переложеніемъ 'Исторіи Государства Россійскаго' въ діалогъ… Противники Карамзина поэтому сд?лались и противниками пушкинской драмы. Надеждинъ отозвался о произведеніи Пушкина такъ: 'ни комедія, ни трагедія, ни чортъ знаетъ что!'; находя достоинства въ обрисовк? н?которыхъ лицъ, онъ всю пьесу обрекалъ на 'сожженіе'. Изъ критиковъ, бол?е снисходительныхъ, надо назвать Полевого, который призналъ въ драм? 'шагъ къ настоящей романтической драм?'; несмотря на многочисленные 'недостатки' драмы (близость къ Карамзину, несоблюденіе правилъ 'романтической' драмы, историческіе промахи) онъ рискнулъ признать 'Бориса Годунова' произведеніемъ, наибол?е типичнымъ для Пушкина, но, т?мъ не мен?е, и онъ не признавалъ за нашимъ великимъ поэтомъ права встать въ ряды 'европейскихъ писателей'.
VIII. Николаевскій періодъ русской литштуры.
И вотъ, одни уступили этому гнету, другіе вступили въ борьбу съ нимъ, р?шившись самостоятельно добиться того, что не даровано было свыше. Репрессіи правительства и упорный консерватизмъ большей части тогдашняго общества обострили энергію и фанатизмъ тогдашнихъ либераловъ-конституціоналистовъ. То, что недавно еще было въ ихъ сознаніи только 'мечтой', 'утопіей', – теперь, заостренное борьбой, стало искать себ? выраженія въ жизни; теорія стремилась воплотиться въ практику… Военный мятежъ 14 декабря 1825 года былъ первой попыткой со стороны оппозиціонной части русскаго общества вступить въ открытую борьбу съ правительствомъ. Опытъ оказался очень неудачнымъ. Мятежъ былъ подавленъ безъ труда, потому что н?сколькихъ десятковъ до фанатизма уб?жденныхъ людей оказалось недостаточнымъ для того, чтобы создать настроеніе среди такихъ массъ, которыя къ конституціи относились безъ всякаго сознанія и интереса, о правахъ личности еще не им?ли представленія, или либеральничали только потому, что это было тогда 'модой'… Къ тому же въ сред? русской интеллигенціи тогда очень силенъ былъ сознательный и стойкій консерватизмъ, сильный не Аракчеевыми, Фотіями. Магницкими, – a сознательной любвью къ родной старин? (Карамзинъ, Шишковъ), искреннею в?рой въ то, что 'самодержавіе', 'православіе' и 'народность' – главныя основы русской исторіи, что не въ подражаніи западу сила Россіи, a въ поддержаніи, укр?пленіи и развитіи этихъ 'основъ', признанныхъ исключительно-народными.
Энергичнымъ и уб?жденнымъ поклонникомъ такихъ взглядовъ явился императоръ Николай I. Онъ былъ, во многихъ отношеніяхъ, полной противоположностью Александру I. Это былъ челов?къ, не знавшій колебаній, прямолинейный и р?шительный, оставшійся в?рнымъ своей политик? отъ восшествія на престолъ до смерти. Свою политику онъ построилъ на тонъ сознательномъ консерватизм?, лучшимъ представителемъ котораго былъ въ царствованіе Александра Карамзинъ,- его 'Исторія Государства Россійскаго' и 'Записка о древней и новой Россіи' – сд?лались политическимъ Евангеліемъ Николая I.
Онъ энергично расправился съ фанатиками-либералами,- и изъ русскаго общества были вырваны самые зам?тные его д?ятели, одухотворявшіе своими мечтами большую часть общества. Ихъ не стало, замеръ въ обществ? 'духъ мятежный'. Правительство, опираясь на Карамзина, потянулось къ дореформенной, допетровской Россіи. Пытаясь уничтожить 'зловредныя' вліянія Запада, оно ставило крестъ на всемъ царствованіи Александра I; оно критически относилось къ реформамъ императрицы Екатерины, отчасти даже Петра, – за то политическіе идеалы
Немудрено, что массы общества, недавно равнодушныя ко всякой политик?, или, сл?дуя за модой, тягот?вшія къ декабристамъ, теперь безъ труда перетянулись на сторону правительства, покоренныя обаяніемъ его силы. Расшатанное при Александр? самодержавіе вновь укр?пилось въ сознаніи массъ. Императоръ Николай сум?лъ взять р?шительный, энергичный и самоув?ренный тонъ въ разговор? не только со своими подданными, но и съ государствами Западной Европы,- и такъ тоже надолго ув?ровали въ мощь самодержавной Россіи. Такъ создалось обаяніе личности императора и русской непоб?димости,- обаяніе, которое было разс?яно лишь Крымской кампаніей, изобличившее передъ вс?мъ міромъ слабость необразованной Россіи, на видъ столь могущественной и всесильной…
Но задолго до этого разочарованія, въ начал? царствованія Николая I, режимъ, имъ введенный, былъ очень популяренъ даже въ кругахъ русской интеллигенціи. Общественныя движенія эпохи Александра объяснялись теперь, какъ результатъ поверхностнаго воспитанія молодежи, какъ вольнодумство, явившееся сл?дствіемъ увлеченія тлетворными идеями западноевропейской жизни.
Чтобы впредь не повторялись подобныя треволненія, правительство р?шило взять въ свои кр?пкія руки д?ло 'перевоспитанія' русскаго общества и притомъ на основахъ чисто-'народныхъ'. Впервые, съ эпохи Московской Руси, заговорило русское правительство о русской 'народности'.
Съ исторической точки зр?нія, это возрожденіе націонализма было явленіемъ вполн? законом?рнымъ: выше, пересказывая судьбы русской литературы въ Х?III-омъ и въ начал? XIX-го в?ка, я отм?тилъ постепенное проясненіе націонализма въ русскомъ самосознаніи. Но уже въ эпоху Александра I этотъ націонализмъ изъ сферы чисто-литературной перешелъ въ сферу политическую, выставивъ противъ либеральныхъ начинаній императора такую консервативную общественную массу, которая вступила въ борьбу во имя ясно-сознанныхъ историческихъ идеаловъ. Такъ произошло скрещеніе и соединеніе 'націонализма' съ 'консерватизмомъ'. Теперь, въ эпоху Николая I, эти консервативно-націоналистическіе идеалы восторжествовали въ силу историческаго закона, по которому всякій моментъ интенсивнаго движенія впередъ всегда сопровождается моментомъ такого-же интенсивнаго стремленія назадъ. Такимъ образомъ, націонализмъ
