- Принесите его сюда, я посмотрю. И... можете ехать. Сегодня вы мне не нужны, но завтра будьте добры явиться... - она помолчала. - А что за беда с другом? Можете сказать?
- Если бы я знал... Он немного странный человек. Память у него удивительная. Был рабочим, сейчас - статистический инспектор. И вот - пропал куда-то. Жена позвонила, говорит, надо ехать в какую-то Шилку...
Брови начальницы поползли вверх:
- Но там же никто не живет, в Шилке! Хотя, что это я... Какое мне дело? Поезжайте, Эрик. Только осторожнее.
Я благодарно кивнул. На самом-то деле, она не так великодушна, как кажется, просто я - хороший работник. Таких все любят.
... До вокзала я добрался за полчаса, автобус шел полупустой. Город совсем растерял листву и стоял голый, вымокший, с дымными кострами в скверах. Дым полз низко над землей, обволакивая темные от сырости стволы, дворники в резиновых плащах сгребали последние палые листья и укутывали толем низкие декоративные яблоньки. Чуть в отдалении показалось старинное розовое здание оперного театра, его недавно покрасили, и даже в мокрый пасмурный день оно выглядело ярким и праздничным. В полукруглых окнах горел уютный оранжевый свет, там уже готовились к вечернему концерту, доносились смазанные звуки оркестра.
Еще полчаса ушло на ожидание синей электрички с витиеватой надписью по бортам: 'Лариново'. Так называлась конечная станция, где располагался городской аэропорт - сейчас-то он в другом месте, новый, сплошь стеклянный, а тогда это было небольшое кирпичное сооружение с десятком узких взлетных полос, на которых, словно жуки, толкались пассажирские 'Икары' и грузовые 'Стрелки'. 'Ладьи' в наших местах тогда не приземлялись, эти мощные машины водились только в столице.
В детстве Хиля, помню, пару раз таскала меня смотреть на самолеты, и мы подолгу стояли летними днями у решетчатой ограды летного поля, слушая рев двигателей и наблюдая, как тот или иной маленький самолетик осторожно выруливает для разбега, набирает скорость, отрывается от бетона и взмывает в голубое небо - совсем как наша игрушка. Интересно было смотреть на пассажиров, сидящих с билетами в зале ожидания, у огромного окна, или в аэропортовском буфете, где на каждой скатерти нарисованы голубые крылышки. Всякий раз, стоило нам очутиться в том странном мире прилетов и отлетов, на Хилином лице возникало забавное глуповато-восторженное выражение: приоткрытый рот, бровки домиком, распахнутые глаза. Особенно мою девочку потрясали объявления по громкоговорителю: 'Начинается регистрация билетов и посадка в самолет на рейс 39 Лариново - СТОКС, просьба пассажирам подойти к окошку регистрации номер 7' или 'Прибыл самолет, следующий рейсом 21 СТОКС - Лариново - Белое море, встречающим просьба подойти к выходу номер 2'. СТОКС - это один из столичных аэропортов, не самый крупный, но вот что означает сама аббревиатура, я так и не узнал. Это было и не важно...
В вагонах уже включили отопление и поставили вторые рамы, было тепло, чисто, пассажиров набралось немного. Я уселся у окна, приготовившись по старой детской привычке глазеть на проносящиеся мимо пейзажи. Этот маршрут был нами мало изучен, по большей части мы с Хилей ездили совсем в другую сторону, туда, где преобладают старые рабочие поселки, заводы и шахты. Дорога же на Лариново совсем другая: детские санатории, спортивные площадки, склады, железнодорожные отстойники и масса деревьев, целые леса, подступающие вплотную к рельсам. Для нас - интересного мало.
Поезд тронулся. Часть пути в этом направлении нужно ехать по городу, и я настроился скучать. Однако - не пришлось. Сразу же, на станции 'Третья Грузовая', в вагон вошли двое, огляделись в поисках свободного места и уселись напротив меня.
Я доверяю своей интуиции, и эта интуиция вдруг шевельнулась во мне, словно живой червячок в желудке или - если вспомнить машинистку - как неродившийся ребенок в женском чреве. Что-то с этими людьми было не так, что-то неправильно, хотя выглядели они вполне обычно. Один, лет сорока, был одет как мелкий служащий, коротко острижен, в тяжелых роговых очках и твердой дерматиновой шляпе. Второй, помоложе, светловолосый и вертлявый, производил впечатление заводского учетчика: парусиновая куртка, кепка, грубые брезентовые штаны, потрепанный портфель. Ничего особенного. Но все-таки что-то было, и я стал приглядываться.
Они меня совсем не замечали, занятые тихим разговором, никто не смотрел в мою сторону и не мешал мне играть в дознавателя, изучающего поведение подследственных. Поэтому 'блеск' (это слово мой отец принес со службы) я заметил довольно быстро. 'Блеск' - это то, за что обычно цепляется в облике подозреваемого опытный сыщицкий глаз, что-то, чего не должно быть у обычного человека - или как раз должно, но этого почему-то нет.
У старшего 'блестели' наручные часы, на которые он изредка кидал озабоченные взгляды. Не сказать, что какие-то особенно дорогие часы, так, простые, в белом металлическом корпусе, на металлическом же браслете. Корпус уже потускнел от времени и покрылся царапинками, чуть выпуклое стекло было немного мутным, словно запотело от сырости. Но! Точно такие же часы носил Зиманский, правда, те были поновее. Я как-то спросил, помнится, где он их купил, и мой друг ответил, не задумываясь: 'Выдали на складе'. Не знаю, почему это зацепилось. Может быть, потому, что инспекторам ни на каком складе не выдают наручных часов, а это значит, что речь идет о пресловутом 'другом мире'?..
Второй мой попутчик, молодой, поначалу был для меня загадкой. Несмотря на все возрастающее ощущение неправильности, явного 'блеска' в нем не было, человек как человек, разве что немного суетливый. Я разглядывал его с головы до ног, ничего не находил и вдруг понял, что меня смущает: парень был н е р у с с к и й! Наверное, если бы мой отец не служил дознавателем, мне и в голову не пришла бы подобная мысль. Обычное веснушчатое лицо, белобрысый, с чуть оттопыренными ушами. Глаза, правда, светло-карие, но такое у блондинов хоть редко, но встречается. И все-таки его черты выдавали другое происхождение, другой какой-то тип внешности, пусть на первый взгляд и вполне славянский.
Откуда у н а с вдруг взялся нерусский заводской учетчик - вот чего я не мог понять. На территории нашей страны исторически живут лишь две нации - русские и татары, но ни к тем, ни к другим парень не относился. Можно, конечно, предположить, что в нем чисто случайно всплыли какие-то древние корни - если бы не наручные часы его товарища. Двое, и оба с 'блеском' - это немного перебор.
Я закрыл глаза и притворился, что мирно дремлю под стук колес, не переставая напряженно прислушиваться. Уже через пару минут они осмелели, заговорили чуть громче, и слова стали различимы.
- ...я говорю, какой пропуск, идиотка? - вполголоса рассказывал молодой. - Я говорю, тебе пропуск нужен или документация, которую я привез? Могу ведь и обратно уехать, а тебе за это по голове настучат.
- И что, пропустила? - старший усмехнулся.
- Не-а. Пришлось возвращаться. Гадкая она баба, влетело мне из-за нее.
- Все правильно, Ген, у тебя своя работа, у нее - своя. А ты на безалаберности своей когда-нибудь погоришь. Неужели трудно перед выходом карманы проверить?
Молодой обиженно засопел:
- Мне некогда. Карманы! Тут же не продохнешь, восемь часов смена, час в клубе торчать и всю эту галиматью с умным видом слушать, потом час до общаги добираться, и там тоже - то уборка, то рамы чинить, то собрание комитетское... Работать-то когда? В выходные все закрыто, я пробовал!
- Но я-то успеваю.
- Ты! Ты у нас - гений. Да и служба у тебя, между прочим, непыльная. А я устаю, как сволочь. Просил перевода, так не разрешают! Пробовал на лапу дать, так на меня еще и наорали!..
Старший засмеялся:
- Правильно наорали! Ты где находишься? На лапу... Кому, директору?
- Заму.
- Да без разницы. Не берут тут 'на лапу', мой милый, пора бы знать. Не принято! Нет оснований - ничего не получишь, хоть луну с неба достань. Помнишь, зимой мы насчет комнаты тебе хлопотали? И что? Не положено! Делай карьеру, работай, добивайся - тогда все будет.
- Карьеру? - молодой скривился. - А как ее, карьеру, делать? Самый ужас, что никого не подсидишь! Ходят, смотрят, на собрании обсуждают. Могут повысить, могут понизить... Я так не умею.
- Чудо ты в перьях, да ведь так и надо!
