тебя, всегда брата хотел, а вырос с сестрой, - он вдруг протянул руку и погладил меня по щеке.
- Спасибо, - я вежливо отстранился. - Но ты хоть в гости приезжай...
- Никак, - Зиманский пожал плечами. - Нельзя.
- Почему? Мы живем в свободной стране, будет у тебя отпуск, садись на 'Ладью' и лети к нам. Хоть на месяц.
Он засмеялся, как мне показалось, умиленно:
- Да нельзя, чудо! У нас летают не 'Ладьи', а 'Боинги', и ваши диспетчеры никогда не пропустят наш самолет, даже если мне удастся, скажем, его угнать, специально, чтобы прилететь в гости. Как же тебе объяснить... Ну, форматы у нас разные, что ли. Радиочастота другая, позывные... Господи, о чем я? Да 'Боинг' просто собьют ваши войска ПВО, и все дела!
- Почему? - я искренне удивился. - Ты все-таки иностранец?..
- Нет. Запомни - я русский. Это... это не другая страна в обычном понимании, это... вообще другое.
- Параллельный мир? - спросил я и сам фыркнул от смеха.
Зиманский остался серьезным:
- Может быть. Я всю жизнь пытаюсь это понять, но не могу, мозги не так устроены. Знаешь, столько всего вокруг этого наворочено, целые диссертации пишутся, толстые такие тома, как кирпичи. Словами это рассказать можно, понять - нельзя. Я живу в мире информации, но ни одна книга, ни один сайт не могут внятно объяснить мне, в каком мире живешь ты.
- Ни один... что?
- Неважно, - Зиманский поморщился. - Все это неважно.
Скрипнула железная дверь, появилась Хиля в расстегнутой куртке и, ни слова не говоря, подошла к нам и присела на перевернутый фанерный ящик. Я улыбнулся ей, но вдруг поймал невероятно грустный, какой-то опустошенный взгляд и осекся.
- Расстроилась девочка, - мягко сказал Зиманский. - Кончилась сказка, да? - он подмигнул Хиле и повернулся ко мне. - Есть хочешь, Эрик? Сейчас будет обедать, а потом я поеду. Завтра буду уже дома.
Есть мне совершенно не хотелось. Вернулись Генрих и Лось, оба напряженные, вслед за ними вышли еще какие-то незнакомые люди. Зиманский достал из расшатанного шкафчика тарелки и принялся разливать густой суп, а Хиля вдруг встала и начала помогать ему - она была единственной женщиной в этой большой компании мужчин. На нее поглядывали со слабым интересом, но разговаривали незнакомцы исключительно друг с другом, словно нас и не существовало.
- Не обращайте внимания, - шепнул Зиманский. - Инерция мышления. Они воспринимают вас немного неадекватно. Я имею в виду - вас всех, как общество.
В зале сделалось людно и шумно, зазвенели ложки. Ели кто сидя, кто стоя, некоторые расположились прямо на полу. Хиля резала черный хлеб и тревожно озиралась, словно кто-то мог ее обидеть.
- Эрик, - Зиманский вернулся с тарелкой на свой стул, - ты ведь понимаешь, что обо всем этом никому говорить не надо? Правительство ваше, собственно, в курсе дела. А остальным ничего знать не полагается. Поэтому - не болтай.
- Когда я болтал?
- И правильно. Я тебе доверяю, ты очень порядочный парень. У-у, горячо... И не сердись ни на что, помни меня по-хорошему. Еще неизвестно, кто счастливее, мы или вы. Может быть, вы. Во всяком случае, в а ш и наблюдатели уезжают домой с гораздо большей охотой, чем я. Что смотришь? Естественно, обмен-то двухсторонний. Ваших, правда, меньше. Сдается мне, не очень-то мы вас интересуем. Так, на всякий случай сидят.
Я переваривал услышанное. Он успокоительно кивнул мне:
- Особо не загружайся.
Хиля, наконец, подала голос:
- Егор, но хоть письмо-то ты сможешь прислать? Передать через своих, например?
- Я постараюсь, - он прижал руку к сердцу.
Спустя полчаса мы его провожали. Я помню только полутемную платформу с деревянными скамейками, низкие своды тоннеля, рельсы и красный приземистый поезд на электрической тяге, короткий, всего с одним вагончиком без окон. Зиманский забросил в вагончик два брезентовых рюкзака с вещами и вышел на платформу проститься.
- А этих людей тоже отослали? - спросила Хиля, кивая на незнакомых пассажиров, которые уже расселись по местам и приготовились ехать.
- Кого отослали, кого просто меняют по плану, - Зиманский пожал плечами. - Лось и Генрих остаются, они выведут вас наверх. Пора мне. Знали бы вы, как не хочется... - он пожал мне руку, чмокнул в щеку стиснувшую зубы Хилю. - Счастливо, ребята.
Хиля обняла его за шею, заставив меня ощутить легкий укус ревности:
- Пока, Егор. Может, еще увидимся.
- Пока, - сказал я.
Мы смотрели, как поезд медленно уползает в тоннель, и молчали. Довольно долго до нас еще доносился вой его двигателя, и я представил, как состав разгоняется в подземной трубе, набирает скорость, летит, проскакивая какие-нибудь технические полустанки, а Зиманский трясется в вагоне вместе с другими пассажирами и думает о нас.
Потом я обернулся к Хиле:
- Что, пойдем?
Она тихо плакала.
Часть 3. ИСТОРИЯ ПИШЕТСЯ, РЕКИ ТЕКУТ
Страх бывает двух видов: медленный и быстрый. Последний, по-моему, лучше, хотя по нервам бьет сильнее - но это уж на любителя.
Мила уронила чашку, и чай брызнул во все стороны - лучами, которые неторопливо, киношно, плавно стали оседать, пока я переваривал случившееся: стучат, нас засекли, и кто-то с той стороны стоит сейчас и раздумывает, не выломать ли дверь. Нас четверо - ребенок не в счет. А их может быть сколько угодно.
Стук повторился, потом чей-то голос явственно сказал:
- Я же слышу, что вы здесь - чего щемитесь?.. Ну, задержался. Класс - их три, молоденькие, и все - как дети, ничего не соображают. Таблеток, что ли, наглотались?.. Эй, ну, вы чего? Пустите.
Я перевел дух: там кто-то один, отставший от своих и не понимающий, видно, куда ему идти. Даже я знал, какая именно дверь в этом коридоре ему нужна, а он пребывал в святом неведении.
Я представил его: маленький, щуплый, почему-то с огромными оттопыренными ушами и носом картошкой, одетый в нелепые шоферские штаны и шапочку до глаз, туповатый, сам - как дитя. Нашел себе жестокое развлечение, воспользовался чьей-то беспомощностью, подкрепленной медикаментами, и упустил момент бегства. А может, все это время он был где-то поблизости, в подвале, в комнате, где, возможно, остались пациентки...
Лемеш подошел к двери, приложил к ней ухо, жестом приказал нам молчать. Я видел: он хочет открыть и потолковать с визитером, но боится за девочку.
- Ребята, вы что там, офигели?.. - неуверенно пробормотал голос с той стороны.
'Ответить?' - взглядом спросил у меня Лемеш. Я покачал головой.
- Показалось, что ли?.. - голос стал тоскливым. - Ой, блин, ну я попал... - и шаги, шаркая, удалились.
- Ф-фу! - выдохнули мы в один голос.
- Пересидим, - шепотом сказал Трубин. Лицо у него было серое, утомленное, совсем больное, но он еще держался.
- Ничего, скоро все кончится! - так же шепотом согласилась Мила, обнимая своего ребенка. - И хуже могло быть.
- А что хуже-то? - удивился я. - И так - государственный переворот...
На меня уставились, хлопая глазами, все - даже девочка. Первым пришел в себя Лемеш:
- Государственный... что? - он вдруг захохотал и тут же осекся, оглянувшись на дверь. - Да ты, парень, на нервной почве свихнулся. Ребята, среди нас - псих!.. Нет, ты мне так нравишься - я тебя просто
