- Что-то приснилось? - осторожно спросила моя жена.
- Да, кошмар... - я провел ладонью по мокрому лбу и сел. - Настоящий такой кошмар, с целым сюжетом.
- Что же там было?
- Ядерный взрыв.
- Ох, зря я тебя все это рассказала, - вздохнула Хиля. - Впечатлительный ты у меня, нельзя тебе такие вещи слушать...
Что-то во мне изменилось после сна, что-то словно сдвинулось с места. Я брился, одевался, завязывал галстук и думал неотвязно вовсе не о Яне, как следовало бы ожидать, а о той истории с письмом. Действительно, кто-то же украл его у меня? Но кто? И что стало в итоге с несчастным Глебом, оставшимся в Санитарном поселке без всякой помощи и надежды?..
Автобус, идущий в девятый район, останавливался недалеко от нашего дома, на углу возле большого моста. Я подошел к остановке и спрятался от ледяного ветра за тонкой кирпичной стенкой, поглядывая на пустую улицу. Вокруг меня были люди, в основном, служащие или школьники с коньками на перевязи - все ехали на большой каток, которым славилась 'девятка'. Дети приплясывали на месте от мороза, взрослые бродили туда-сюда, выпуская в солнечный воздух целые облака пара.
Я вспомнил недавнюю позднюю осень и свои служебные утра на этой же самой остановке. В ноябре все иначе, чем в конце декабря. Автобуса ждут спокойно, без напряжения, дыша дымом костров и неторопливо переговариваясь. В эти неустойчивые дни между осенью и зимой не хочется никуда спешить, потому что их мало, этих дней, буквально несколько, а потом вдруг сменится время года, и ритм тоже сменится: все заспешат, подстегиваемые стылым ветром, засуетятся, ускорят шаг - и так будет до первой капели.
Подошел автобус, распахнул передо мной дверь, но что-то, что было сильнее меня, вдруг крикнуло: 'Нет!', и я остался. Кондукторша помахала мне в окно, приглашая ехать, но я покачал головой и отошел на шаг, в спасительный кирпичный закуток, изо всех сил борясь с желанием все-таки поддаться на зов.
Над моей головой висело расписание: 'Љ 2 - Девятый район, Љ 11 - Главные склады, Љ 14 - поселок 'Нефтехимик', Љ 19 - Ткацкая фабрика 'Заря'. До прихода девятнадцатого автобуса оставалось семь минут, и я уже знал, что поеду на нем, потому что еще день невыносимого - телесного и душевного - томления, и все - я просто умру.
...Странно вновь входить в ту же реку, из которой вынырнул много лег назад. Я шел по улице своего фабричного района и не мог узнать ее, настолько она изменилась. Все тут перестроили, появился новенький, сияющий желтой штукатуркой фабричный клуб на месте старого, деревянного, вырос целый квартал пятиэтажных кирпичных домов с голубыми балкончиками, на которых сушилось разноцветное белье, пестрели современные детские площадки, светился витринами большой универмаг.
Только дом наш остался прежним, видно, время его сноса еще не подошло - во всяком случае, выглядел он еще неплохо. Я поднялся на свой этаж и четыре раза позвонил в дверь.
Открыла мне милая простенькая женщина в ситцевом платье и такого рисунка платочке, светловолосая, с круглыми румяными щеками:
- А вам кого?
Я подумал, что не помню имени дворника:
- Наверное, вашего мужа. Он дома?
- Да, сейчас дома... - женщина отступила, давая мне пройти, и крикнула в глубину квартиры: - Ежик! К тебе пришли.
Странно, это был действительно наш дворник, почти не постаревший, и он действительно женился. Всю жизнь, сколько я его помню, он жил холостяком, и комната его была самой неухоженной и голой в квартире. Теперь все стало иначе: мебель, красивые занавески, пара репродукций на стенах, новая кровать, кресло. Изменился и сам дворник, он заметно потолстел, отпустил усы и бороду и выглядел вполне довольным жизнью.
- Да, Эрик, вот что значит - семья, - совсем не удивившись моему приходу, он пригласил меня за новенький, еще не застеленный скатертью стол. - Присоединяйся. Сервиз нам друзья подарили на годовщину свадьбы, вот, чай теперь пьем не хуже начальства.
Сервиз горел на полированном столе ослепительно красным стеклом, словно отлитый из застывшего гранатового сока. Отдельные капли света собрались на острых гранях нестерпимо яркими звездами. Я видел такую посуду в Главном универмаге, и стоила она недешево.
- Это Эрик, - объяснил дворник своей жене, наливая мне чай в круглую пузатую чашечку. - А ведь такой маленький был, болел все время. Один раз сарай спалил - визгу было, вся квартира на ушах стояла: поджигатель, поджигатель!.. А парню просто впечатлений хотелось, играть-то было не с кем...
- Юля, - представилась женщина. - Попробуйте пирожки, я сама пеку.
Выглядела она значительно моложе мужа, и тот явно этим гордился.
- Ну что, Эрик? - он поднял на уровень глаз свою чашку, словно собираясь чокнуться со мной. - Гуляешь? Я смотрю, и ты женился. Молодец, вот как надо. Детишки уже есть?
- Ждем.
- Вот молодец, - дворник захихикал. - А жена где? Чего один?
- Я вообще-то к вам... по делу, - говорить мне было трудно.
Он отставил чашку:
- По какому делу?..
- Есть одна просьба... личного характера.
Дворник покосился на жену, и та вдруг встала, словно прочла его мысли, и вышла из комнаты, мурлыча песенку.
- Эрик, что... опять?
- Да. Если вам не трудно. Заплатить могу деньгами или талонами, мне все равно. Только, если можно, пусть ваша жена как-нибудь... ну...
- Уйдет в магазин? Чтобы купить себе, скажем, какую-то обновку? - дворник хитро улыбнулся. От его былой щепетильности в этом вопросе не осталось и следа.
- Да, и на обновку я ей добавлю, - я вздохнул.
Он покивал, потом спохватился:
- А что ты опять натворил-то?
- Простите - на этот раз я не скажу. Слишком у меня уже взрослые приключения, это не мелочь из буфета таскать.
- А я, выходит, твоя палочка-выручалочка? Хорошо. Юля сейчас уйдет.
Я протянул ему деньги, довольно много - не помню, сколько, двигался я как в тумане. Он вышел, заговорил на кухне с женой, та удивленно что-то воскликнула, но сразу же утихла и робко зашла в комнату переобуться.
- До свидания, - она взяла с вешалки пальто и поклонилась мне. - До встречи...
Мы остались с дворником одни, и я ощутил вдруг мелкий, какой-то детский страх перед ним, и вместе с этим страхом внутри у меня ожило знакомое тепло, ровное, тлеющее, почти успокоительное.
- Кушетку-то я выкинул, - заметил дворник. - И тот ремень тоже, совсем он истрепался. Знал бы, что ты еще зайдешь, оставил бы его специально для тебя. Ну да ничего, у меня другой есть, даже лучше - прочней, - он открыл дверцу желтого платяного шкафа. - Вот этот подойдет? Настоящая кожа, совсем как офицерский...
- Да мне все равно, - я закрыл глаза, покачиваясь на стуле.
- Что ты будешь делать, если я уеду? - усмехнулся он. - Хочешь, если уеду, адрес тебе оставлю?.. Ну, ложись на кровать, что ли.
Не могу сказать, что мне нравится страдание, но я понимал - это необходимо, хотя бы для того, чтобы лишние мысли без остатка выветрились из головы, и можно было, наконец, отдать все свои долги, не терзаясь больше угрызениями совести.
В этот раз было значительно больнее, чем тогда, в детстве. То ли сказывался другой, более жесткий ремень, то ли дворник не столько выполнял мою просьбу, сколько вымещал на мне какое-то давнее раздражение - не знаю, во всяком случае, я едва сдерживался, чтобы не вскрикивать от каждого удара.
