преподавателю по французскому. Вот тогда я чувствовала себя, пожалуй, мерзопакостнее, чем теперь. А может быть, и нет.
Но меня разбирало любопытство, а Ларчик от удивления и потрясения застыл, бессмысленно вглядываясь в дверь.
Я же, в силу своей непонятной особенности сначала делать, а потом думать, рванулась к двери и оказалась бы там, если бы меня не перехватила по дороге чья-то мощная рука.
— Куда? — услышала я над ухом голос.
Подняв глаза, я встретилась взглядом с барменом.
— Надо же, — осклабился он. — А я думал, ты все-таки умнее. Что ты отсюда ушла и решила не возвращаться!
— Нет, ты меня явно переоценил, — огрызнулась я. — Мои умственные способности не настолько велики, как тебе этого бы хотелось. Особенно сегодня.
— Никак не пойму, чего ты ко мне пристала… Что тебе нужно? Вики твоей я не знаю. Я же тебе сказал.
— Обстоятельства, мой друг, переменились, — радостно улыбнулась я, почти с нежностью глядя на его отвратительно-самоуверенную физиономию, — теперь мне нужна не Вика.
— Неужели тебе понадобился я? — сделал он неудачную попытку выглядеть остроумным.
— Не обольщайся на свой счет, — фыркнула я презрительно. — Ты мне не станешь нужен, даже если мы вдвоем окажемся на необитаемом острове.
— Взаимно. Тогда кто тебе нужен?
— Мне нужна девушка, которая только что мелькнула во-он в той двери, — показала я.
— Какая девушка? — округлил он глаза. — Тут много девушек. Выбирай любую, раз у тебя такие странности.
— За дверью, — повторила я.
— Послушай, — наклонился он ко мне, хватая за руку мертвой хваткой. — Мне кажется, что некоторые чересчур ретиво суют свой нос в чужие дела. То, что за той дверью, тебя никоим образом не касается!
— А мне кажется, что касается, — попыталась я выдернуть руку из капкана его лапищ.
Как бы не так! Он вцепился в меня, как в последнюю надежду.
— Если ты не уйдешь отсюда немедленно, я за себя не отвечаю, — прошипел он.
— Оставьте девушку в покое, — раздался за моей спиной голос Ларчика. Он очнулся и теперь возвышался над нами с грозно сдвинутыми бровями, напоминая Зевса-громовержца в гневном состоянии. На меня он впечатления не произвел, но бармен швырнул меня ему в объятия и проговорил сквозь зубы:
— Так и забери отсюда свою рыжую сучку. Чего она тут вынюхивает?
— Что у вас за дверью? — не унимался Лариков.
— А это не ваше дело.
Ларчик сунул ему в нос лицензию. Господи, а я-то думала, что только у меня сегодня высший дар делать глупости! Я изо всех сил наступила ему на ногу.
Бармен с некоторой издевкой рассмотрел лицензию и вернул ее Ларикову.
— Спрячь свою ксиву, — сказал он. — И запомни, братан, — твое счастье, что я сегодня добрый. Потому как в другой день я вызвал бы сюда охрану и вынес бы вас обоих за дверь. Сейчас я разрешаю вам уйти своими ножками.
— Что у вас там? — продолжал Лариков.
— Парень, ты меня плохо понял? Служебное помещение. Не твоего ума дело. А твоя ксива меня абсолютно не волнует. Так что учесывайте отсюда, пока я не разозлился…
Он развернулся и пошел за стойку. Мы не представляли для него ощутимой опасности.
— Нокдаун, — мрачно констатировала я. — Пошли, родной. Ничего нам тут больше не светит! Единственное, чем я могу нам помочь, — проверить одну свою догадку. А для этого мне нужен телефон!
От этого несносного кабака ближе было добраться до меня, вот туда мы и отправились.
Тем более что время уже было поздним. На улице наконец-то начался мороз, и мое настроение постепенно улучшилось. Еще бы — в самом центре нашей Торговой площади водрузили елку! Такую огромную, в огоньках и игрушках, да еще и вертящуюся!
— Ох, какое чудо! — выдохнула я, разом забывая о всех своих несчастьях, ухватывая Ларчика за рукав. — Давай немного постоим. Посмотрим на нее, а?
— Господи, Сашка, какая же ты еще маленькая! — вздохнул Ларчик. — Иногда ты становишься совсем ребенком!
Я не обиделась. Ну и пускай! Пускай я ребенок, но елка для меня всегда была и будет самым великим чудом из чудес, потому что от нее пахнет хвоей и немножко мандаринами, а эти волшебные огоньки делают ее и вовсе пришелицей из детских фантазий.
— В конце концов, мир взрослых куда глупее, — сказала я. — Ребенок знает больше, потому что…
«Ребенок знает больше».
Черт побери, что я только что сказала?
Ребенок. Знает. Больше.
«Неслышные шаги за спиной…»
Я почти наяву услышала голос. Резко обернулась. Никого не было — площадь опустела, только редкие прохожие, прячась от мороза и ветра, торопливо шли, не обращая на нас внимания.
— Сашка? Что с тобой?
Ничего. Ничего — со мной. Просто ребенок знает куда больше нас с тобой. И все-таки все дело именно в нем. В том ребенке.
— Пойдем, нам надо спешить, — сказала я.
И, не дожидаясь его, быстро пошла с площади, кинув на елку благодарный взгляд.
Очутившись дома, я, не раздеваясь, бросилась к телефону. Там, рядом с аппаратом, лежал огромный талмуд «Все телефоны Тарасова». Быстро найдя раздел «Империя развлечений», нашла дискотеку-бар «Бэтмен».
— Ну вот, — пробормотала я удовлетворенно. — Как я и ожидала…
— Что? — спросил Ларчик.
— А вот, — ткнула я пальцем. — Смотри. Узнаешь номер?
Он долго всматривался в цифры и, наконец поняв, чего я от него добиваюсь, радостно воскликнул:
— Значит, Катя тут действительно ни при чем? Кстати, надо было просто попросить ее позвать, она и сама бы нам все объяснила…
— Ларчик, мне тяжело с тобой, — грустно посмотрела я на него. — Ты влюблен и мыслишь совсем не так здраво, как мне бы хотелось. Ладно, мы, конечно, сегодня наделали такую массу глупостей, что еще одна не помешает! Но то, что телефон «Бэтмена» и этого кретинского «Секса по телефону» совпадают, вовсе не снимает с твоей Кати подозрений, как же ты этого не понимаешь! Сейчас я тебе все расскажу, а ты уж сам думай. Поскольку я начинаю всерьез опасаться, что в связи с посетившим тебя страстным и нежным чувством ты это совсем разучился делать!
Но стоило мне только начать ему рассказывать, зазвонил телефон.
— Сейчас, подожди, — остановила я свой рассказ, беря трубку, почти на сто процентов уверенная, что звонит неверный мой Пенс.
Увы, я ошиблась.
Голос Ванцова я узнала сразу.
— Сашка, я замучился тебя искать, — начал он без предисловий. — Во-первых, я узнал то, о чем ты просила. Твоего Евгения Ильича притягивали к ответственности за жестокое обращение с детьми. Но, ввиду смягчающих обстоятельств, как-то — ослепление от горя, и фактическая невменяемость, это дело
