Одиссей Полихроніадесъ

— Н?тъ, бей-эффенди мой, о желтомъ бык? я не слыхалъ.

— Жили три быка, — началъ бей, все подливая себ? раки. — Черный, б?лый и желтый (сары-окюсъ). Кр?пкіе и съ большими рогами. Пришелъ левъ и говоритъ: «Заключимъ союзъ противъ другихъ зв?рей и противъ охотниковъ». Этотъ левъ боялся напасть на трехъ быковъ разомъ, потому что двое изъ нихъ могли бы проколоть ему бокъ въ то время, когда онъ пожиралъ бы третьяго. Быки не в?рили ему сначала, а потомъ согласились. И точно, левъ долго охранялъ ихъ в?рно и отъ охотниковъ и отъ другихъ зв?рей. Потомъ, выбравъ добрый часъ, онъ отозвалъ въ сторону б?лаго быка и желтаго и сказалъ имъ: «Хорошо мы живемъ, но этотъ черный цв?тъ очень непріятенъ. Огурсизъ104». Быки б?лый и желтый испугались и просили льва, чтобы онъ чернаго быка удалилъ. Левъ его съ?лъ въ удаленномъ м?ст?. Немного погодя онъ сказалъ желтому быку: «Б?лый цв?тъ очень опасенъ т?мъ, что издали виденъ и привлекаетъ охотниковъ и зв?рей». И б?лаго быка предалъ ему желтый быкъ, и онъ б?лаго быка съ?лъ. А когда съ?лъ б?лаго быка, то, лежа передъ желтымъ быкомъ, который теперь былъ одинъ и защищаться уже не могъ, левъ все смотр?лъ на него насм?шливо и повторялъ, показывая ему свои когти: «Э! Сары-Окюсъ! Что-то мы, Сары-Окюсъ, будемъ теперь съ тобой д?лать? Какъ-то мы хорошо съ тобой, Сары-Окюсъ, будемъ теперь жить».

Разсказывая басню, Шерифъ-бей очень благодушно засм?ялся и прибавилъ:

— Кто тамъ ни остался бы посл?дній изъ этихъ: Турція ли, или Персія, или кто другой, а все будетъ Сары-Окюсъ…

И мн?, слушая его, пришлось вспомнить, какъ это говорятъ про турокъ вс? наши старики, и отецъ мой, и старикъ Стиловъ, и Константинъ работникъ нашъ, и отецъ Арсеній: «Хорошій челов?къ, а все-таки турокъ. Не въ томъ непрем?нно смысл?, что всякій турокъ злод?й или негодяй, а только турокъ, и больше ничего, т.-е. что у самаго хорошаго изъ турокъ всегда есть противъ христіанъ и противъ покровительницы ихъ Россіи, если не острый ножъ въ сапог?, то хоть камень скрытый въ складкахъ одежды… Они намъ не в?рятъ и никогда не пов?рятъ, точно такъ же какъ мы имъ не в?римъ и никогда не пов?римъ вполн?…

Однако все-таки Шерифъ-бей былъ пріятенъ и сталъ мн? еще пріятн?е подъ конецъ этой занимательной бес?ды на открытой галлере? съ веселымъ видомъ на городъ и дальнюю кр?пость.

Какъ прим?ръ способности янинскихъ жителей къ художественной и мануфактурной д?ятельности, онъ вынулъ ту серебряную табачницу филигранной работы, о которой я упомянулъ, и началъ ее расхваливать, любуясь, какъ сквозилъ фіолетовый шелкъ ея подбоя сквозь н?жные узоры б?лой проволоки.

— Восхитительно! — сказалъ и я.

— Нравится? — возьмите себ?, — сказалъ бей.

Я, лицем?рно поколебавшись, принялъ это какъ даръ его дружбы съ невыразимымъ внутреннимъ восторгомъ… Это была первая въ моей жизни серебряная, собственно мн?, а не родителямъ принадлежащая вещь…

Потомъ мы простились, и я ушелъ тогда, довольный и моимъ ум?ньемъ говорить, и видомъ съ открытой галлереи, и забавною басней, а больше всего восхитительною табачницей…

— Благородный челов?къ! Прекрасный челов?къ! Какъ жаль, что онъ не хочетъ или не можетъ креститься и стать членомъ душеспасительной нашей христіанской общины!.. Благородный молодой челов?къ!.. Видно сейчасъ челов?ка стараго очага и высокаго рода… Хорошей души челов?къ!.. Прекрасная табакерка!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Неужели теб?, другъ мой, непонятно теперь, что шумъ той мельницы не могъ заглушить вполн? въ сердц? моемъ жалобныхъ вздоховъ добраго бея, разореннаго въ конецъ, при моемъ предполагаемомъ (я говорю — предполагаемомъ, и только, — понимаешь?) участіи…

Что? жъ это такое, наконецъ: доброта моя или мое малодушіе и неопытность?

И можно ли богат?ть при подобныхъ чувствахъ? И еще: какъ бы это безъ гр?ха сохранившись хоть день на св?т? этомъ пожить намъ б?днымъ, хоть немножко въ усладу душъ и т?лесъ нашихъ страстныхъ, о друже мой? Скажи ты мн?, — а я не зналъ тогда, не узналъ поздн?е и донын?, клянусь теб?, не знаю нав?рное, какъ?..

VI.

Шерифъ-бей и вс? родные его испугались, когда узнали, что Благовъ вдругъ взялъ Исаакидеса драгоманомъ. Они, какъ ты помнишь, ничуть не боялись Исаакидеса, пока онъ могъ вести тяжбу съ ними только какъ простой греческій подданный. Хотя эллинскій консулъ Киркориди былъ несравненно опытн?е Благова въ коммерческихъ и тяжебныхъ д?лахъ Востока (ибо Благовъ ум?лъ только съ необыкновеннымъ достоинствомъ притворяться, что онъ все знаетъ), но разница въ политическомъ в?с? семидесятимилліонной Россіи и свободной Эллады, которая по матеріальнымъ силамъ своимъ меньше многихъ отд?льныхъ областей Русской Имперіи, такова, что консулъ русскій, хотя бы и вовсе незнакомый ни съ юриспруденціей вообще, ни съ тайными и нер?дко очень простыми пружинами турецкихъ д?лъ, могъ и въ судахъ вліять несравненно больше, ч?мъ самый искусный, самый ловкій и знающій эллинъ.

Поэтому-то Исаакидесъ и сталъ въ глазахъ своихъ противниковъ совс?мъ другимъ челов?комъ, когда онъ явился передъ ними внезапно во всеоружіи русской протекціи.

Абдурраимъ-эффенди самъ посп?шилъ немедленно къ Коэвино; Коэвино пошелъ къ Благову и что-то громко кричалъ у него. Шерифъ-бей, который и въ первые дни по возвращеніи Благова сд?лалъ ему визитъ, пришелъ тотчасъ же еще разъ, прежде ч?мъ Благовъ усп?лъ заплатить ему этотъ визитъ, и просид?лъ часа два съ нимъ наедин?.

Немного погодя бей пришелъ и еще разъ въ консульство вм?ст? съ Коэвино.

Меня тогда не было дома, но я спросилъ у Кольйо, не зам?тилъ ли онъ чего-нибудь особеннаго? Не слыхалъ ли онъ хотя бы отрывками, о чемъ они говорили въ то время, когда онъ подавалъ варенье и кофе? Не произносили ли имя отца моего или Исаакидеса? Кольйо сказалъ, что, когда онъ вносилъ прохладительное и кофе, то Шерифъ-бей разсказывалъ консулу о томъ, какъ одинъ его знакомый турокъ былъ въ Россіи въ пл?ну, и, приставивши оба указательные пальца ко лбу мычалъ, а потомъ пальцемъ водилъ по горлу. Это значило: турокъ не зналъ по-русски и ходилъ по базару покупать себ? самъ говядину. Вс? см?ялись. А больше ничего онъ не слыхалъ; потомъ зам?тилъ, что и Шерифъ-бей и Коэвино ушли очень недовольные; Шерифъ-бей былъ прегрустный и что-то шепталъ доктору, уходя; а Коэвино все молчалъ, ни на чьи поклоны внизу не отв?тилъ, собаку повара на дорог? тростью ударилъ, и брови у него «вотъ такъ прыгали». (Кольйо сд?лалъ изъ рукъ себ? какъ зонтики надъ глазами, и руки эти у него очень выразительно вздрагивали, а лицо стало жестоко и р?шительно.)

Я понялъ изъ этого, что Коэвино взб?шенъ на Благова… ничего не достигъ. В?рно Благовъ сказалъ съ возмутительною холодностью: «Очень жаль, очень жаль, что я въ этомъ ничего не могу. Теченіе тяжбы должно свершиться. Д’эмборо105! д’эмбого!» Т?мъ самымъ ужаснымъ тономъ, которымъ онъ мн? говорилъ: «здгаствуй, Одиссей!», «пгощай, Одиссей!» — или съ тою адскою радостью, съ которою онъ иногда раздиралъ на части то Бак?ева, то Бостанджи-Оглу…

Потомъ вдругъ что-то изм?нилось; прі?халъ къ вечеру въ тотъ же день нарочный изъ Превезы отъ тамошняго вицеконсула и привезъ отъ него пакетъ донесеній и письмо отъ Исаакидеса. Г. Благовъ за об?домъ106 прочелъ все это, обрадовался и даже намъ сказалъ: «Есть надежда пов?сить скоро колоколъ».

Бостанджи-Оглу посп?шилъ принять живое участіе въ радости начальника и, скорчившись весь, спросилъ довольно глупо: «Изъ Превезы пишутъ?»

Но Благовъ, не удостоивъ его отв?томъ и не докончивъ даже об?да, ушелъ къ Коэвино и тамъ вид?лся еще разъ съ Шерифъ-беемъ, за которымъ нарочно ходила Гайдуша.

До совершенной ясности для меня еще было, однако, все-таки далеко въ это время; я началъ только понимать, что вс? три д?ла: д?ло колокола въ Арт?, д?ло отцовскаго векселя и д?ло страшнаго убійства въ Чамурь?, какъ-то связаны между собой въ ум? ли Благова, или силой самихъ обстоятельствъ.

Я ждалъ съ нетерп?ніемъ, когда же начнетъ Благовъ тяжбу въ тиджарет?, и мн? казалось, что изъ-за того одного, что Шерифъ-бей челов?къ хорошій, нельзя же намъ съ отцомъ в?къ