— А не лучше ли на взлете?
— Лучше бы, конечно.
— Почему?
— Видите ли, самолет в это время еще не набрал высоты, он лишен возможности маневра и, в случае аварии, если даже не рассыплется в воздухе, грохнется на землю так, что ничего не останется. Все взорвется или сгорит к чертовой матери... Однако вряд ли это выйдет.
— Отчего же?
— Ну! Тут мины замедленного действия нужны, да рассчитать точно надо, на какой час мину поставить... Нет, сложно!
— Ясно... А если уничтожать самолеты на взлете вот такими средствами?..
Я объяснил Удовикову, какими именно средствами, без мин, можно уничтожать самолеты. Он загорелся и посоветовал, как эти средства применить, как сделать, чтобы никто не заметил работы подрывника.
На очередное свидание с Иваном Жихарем наши разведчики отправились, вооруженные новыми знаниями.
Принесли они и «средства».
Иван Жихарь искренне обрадовался поручению «гробануть» фашистские самолеты, но к переданным ему материалам и инструктажу отнесся недоверчиво:
— Вот этим-то гробить?
— Именно этим. Только сделай, как сказано.
— Да сделаю!.. А в лес возьмете?
Но тут Голумбиевский уже повысил голос:
— Выполняй приказ!
Через день один из немецких бомбардировщиков типа «Юнкерс-88», поднявшись с Барановичского аэродрома, вдруг клюнул носом, еще раз клюнул и вошел в штопор. Фашистский ас не мог выровнять машину. Она врезалась в землю на глазах всего аэродромного начальства, и бомбовый запас, от которого летчик тоже не успел освободиться, разнес самолет в клочья.
Иван Жихарь явился на очередную встречу возбужденный.
[126]
— Во шарахнулись! — ликовал он. — Сволочь туда на автомобилях помчалась, охранение выставили вокруг места взрыва, до вечера ползали, ошметки пытались собрать, да ни хрена не собрали!.. Теперь головы ломают, отчего это «юнкерс» в штопор вошел. Не понимают!.. Начальству донесли, на завод жалуются!
Голумбиевский поздравил Жихаря с удачей и посоветовал в следующий раз применить другое средство.
Оно сработало тоже. Грохнувшись на взлете, сгорел еще один «юнкерс».
Иван Жихарь вошел в азарт, а мы убедились, что ему можно полностью доверять, и повели откровенный разговор.
Жихарю объяснили, что для нас самое главное не взрывы самолетов, а точные сведения об их количестве на аэродроме, маршрутах, о числе вылетов в сутки, а также о летном составе.
— Ясно, — сказал Жихарь. — Ну что ж? Я и сейчас могу сказать про самолеты.
Мы не ожидали услышать что-нибудь особенное. Но первая же информация Ивана Жихаря ошеломила. По его рассказам выходило, что на аэродроме одновременно бывают до ста самолетов и что с Барановичского аэродрома фашисты летают и на Москву, и на Ленинград, и на Киев.
Жихарь называл типы самолетов, главным образом бомбардировщиков, места расположения ангаров и складов с горючим, сообщил приблизительные данные о количестве технического персонала, обслуживавшего аэродром.
Консультация с Удовиковым пролила на эту информацию дополнительный свет.
В Барановичах мы имели дело не с аэродромом, а, судя по всему, с крупной авиационной базой.
Впоследствии, через того же Жихаря, мы узнали, что это действительно авиабаза и что называется она Московской.
Жихаря и раньше предупреждали, чтобы ни с кем не поддерживал тесных отношений, не заводил разговоров, способных скомпрометировать его в глазах аэродромного начальства, и вообще вел бы себя так, чтобы не возбуждать подозрений.
Теперь от него потребовали строжайшей дисциплины. Предупредили, что головой отвечает за порученное дело, запретили привлекать к своей работе других товарищей, какими бы надежными и преданными они ни казались.
[127]
— Ты разведчик, — четко и жестко объяснил Голумбиевский. — Ты выполняешь чрезвычайное поручение. За провал спросим по законам военного времени. Ни с кем, кроме меня, дела иметь не будешь. Если изменятся обстоятельства, к тебе придет другой человек с нашим паролем. (Жихарю сообщили пароль и отзыв.) Сведения ты обязан давать ежедневно. Чтобы не связывать себя поездками в Кривошин, найди «почтовый ящик» в Барановичах. Мы скажем, удобен ли он для нас. Будет удобен — станешь оставлять сводки в «почтовом ящике». Ясно?
— Ясно...
— Командир приказал передать: твой псевдоним с нынешнего дня — Паровозов. Сообщать псевдоним посторонним не имеешь права. Этим именем будут подписаны все твои сводки.
Может быть, впервые за все время встреч с партизанами Иван Жихарь почувствовал, как серьезно то, что происходит.
Голумбиевский рассказывал, что парень даже побледнел от волнения и сознания ответственности.
Спросил Жихарь только об одном: надо ли продолжать взрывать самолеты?
Голумбиевский имел точные указания.
— Немного переждешь и снова уничтожишь, — сказал он.
И Жихарь продолжал выполнять обязанности «легального подрывника», сочетая эту работу со сбором разведданных.
Лишь после того, как над Барановичским аэродромом взорвался и сгорел в воздухе шестой самолет, фашисты всполошились, почуяли, что тут пахнет диверсией.
Иван Жихарь пережил в ту пору немало.
Сообщив, что немцы тщательно обыскивают всех рабочих, усилили охрану аэродрома, отмечают, кто обслуживает ту или иную машину, он, нервничая, сказал даже:
— Теперь концы! Теперь мне уходить надо!
— Не паникуй! — оборвал Голумбиевский. — Я доложу командиру. Без его приказа аэродром не покидать!
Я счел нужным встретиться с Жихарем в лесу возле Кривошина.
Это был молодой, лет семнадцати, паренек, с открытым, приятным лицом. На высокий лоб спускался светлый, словно приклеенный чубчик. Голубые глаза смотрели настороженно, пытливо.
[128]
Прежде всего я поблагодарил Ивана за отличное выполнение партизанских заданий.
Юноша залился краской:
— Как мог, товарищ капитан...
— Ты, я слышал, беспокоишься, полагаешь, надо уйти в лес?
— Больно строго стало, товарищ капитан. Боюсь, пронюхают, гады.
— Не бойся. До сих пор ничего не пронюхали и в дальнейшем не пронюхают, если не допустим ошибок... Взрывы самолетов временно прекрати. Повтори приказ.
— Прекратить взрывы самолетов.
