Тоже мне, нашелся воспитатель. Мэтью всего-навсего на три года старше, и с самого первого семинара девушка отказывалась признавать его превосходство: никогда не грубила открыто, но ни разу не подняла руку, а на прямые вопросы отвечала неохотно.
Клэр вырывает листочек у него из рук, и шелест бумаги на мгновение отвлекает профессора.
— Мисс Робинсон? — Голос Репробуса громовым раскатом отдается под сводчатым потолком. Клэр замирает. Она даже не подозревала, что преподаватель знает ее фамилию. Скрипят парты, шелестит одежда, и все студенты поворачивают головы. Девушка смотрит в пол, но все равно чувствует на себе их взгляды. — Вы не могли бы подойти ко мне после занятий?
Клэр кивает, плюхается на ближайшее свободное место и ждет, когда же профессор вернется к лекции и однокурсники наконец забудут про нее. Достает из рюкзака блокнот, но первые несколько минут никак не может сосредоточиться: слишком злится на свою непутевую соседку, на Фланагана, на Репробуса. Рука сама собой вместо конспекта выводит на листе черный квадрат из косых линий — то ли зарешеченное окно, то ли поле для игры в крестики-нолики.
И вдруг ручка рвет бумагу, а Клэр рывком поднимает голову. Профессор только что громко сказал: «Балор».
Она прослушала, о чем шел разговор, но сейчас Репробус рассказывает о «меняющих кожу» — так называли ликанов-индейцев, которые в девятнадцатом веке отказались признавать оккупацию Соединенных Штатов. Газеты помогали восставшим сеять ужас. Нападения на форты и поселения; тысячи убитых и покусанных; показательные казни солдат и мирных жителей; одеяла, сшитые из скальпов; юная девушка, чей полуобглоданный труп подвесили на дереве на крюке для коровьих туш.
— В каком-то смысле с тех времен мало что изменилось. Тактику Джеронимо широко использовали революционеры шестидесятых годов, например Говард Форрестер. Ею же пользуются и современные борцы за свободу, например Балор.
Говард Форрестер. Ее отец. Ручка Клэр с шумом падает на пол, профессор снова поднимает на нее глаза и несколько мгновений не сводит с девушки внимательного взгляда. Она прикрывает рот рукой и изображает зевок. Как глупо. Знала ведь об участии отца в Сопротивлении, но так дико слышать его имя на лекции по истории. Впредь нужно вести себя осторожнее. Видимо, сказывается почти бессонная ночь. Репробус все еще смотрит на нее с открытым ртом, будто собираясь что-то сказать.
Но его отвлекает поднявший руку студент на первой парте.
— Да, в чем дело?
Парнишка в строгой полосатой рубашке и с аккуратным пробором в светлых волосах уточняет:
— Профессор, вы назвали Балора борцом за свободу?
— А по-вашему, следует именовать его «так называемым борцом за свободу»? — Репробус задумчиво дергает себя за бороду.
— Я знаю, что вы участвовали в Сопротивлении во время… — продолжает парнишка с первой парты.
— Моя персональная история, — перебивает Репробус, досадливо взмахивая рукой, — которая не входит в список моих академических заслуг, не имеет абсолютно никакого отношения к нашей сегодняшней лекции.
И он продолжает рассказывать дальше как ни в чем не бывало. Въедливый блондинчик снова поднимает было руку, но через пару минут сдается и успокаивается.
У Клэр болит голова, ей трудно сосредоточиться. Она не сводит глаз с часов над пожарным выходом справа от кафедры. Наконец длинная стрелка приближается к двенадцати, профессор заканчивает лекцию, и студенты с шумом поднимаются с мест, застегивают сумки, принимаются отправлять эсэмэски. Подождав, пока все разойдутся, Клэр спускается вниз. Репробус как раз складывает в кожаный портфель стопку бумаг. Девушка никогда раньше не видела его вблизи. Оказывается, они одного роста.
— Ах да, мисс Робинсон. Похоже, я вас смутил сегодня? — (Клэр пожимает плечами, стараясь казаться спокойной.) — Вы, кажется, были удивлены?
Что, интересно, он имеет в виду? Ее опоздание? Или упоминание на лекции имени ее отца?
