навострили уши, словно услышав чей-то зов. С демоническим воем темные тени бросаются вслед за мотоциклом. Клацают зубы. Патрик отбивается ногами и едва не падает. А из леса выскакивают все новые — похоже, всего их в стае не меньше четырех десятков. Будто полузащитник в американском футболе, Гэмбл раз за разом уклоняется и все выше взбирается по извивающемуся серпантином шоссе. Наконец ущелье осталось позади, впереди раскинулся пустынный округ Крук. Когда-то в незапамятные времена все это находилось под водой. Патрик слезает с мотоцикла и смотрит, как внизу в нескольких сотнях футов мчатся по его следу серые, черные и коричневые псы.
Последний раз он видел мать на Рождество. Как раз перед отправкой в Республику. Бульшую часть отпуска Патрик тогда провел за столом. Уплетал все подряд: булочки с корицей, мясной рулет, запеканку из спаржи — понимал, что ему теперь еще долго придется довольствоваться лишь скудным ассортиментом армейской столовой.
— Обязательно возвращайся, сынок. Ты должен вернуться, — снова и снова повторяла мама.
В аэропорту, где Патрику предстояло сесть на самолет до Лос-Аламитоса (это в Калифорнии), мать яростно трясла его руку, словно не хотела показать свои чувства, а потом не выдержала и обняла. Грустно улыбнулась и погладила по щеке.
— Боишься?
— Конечно боюсь.
Да, раньше он боялся, но теперь уже нет. Орган, отвечающий за страх, атрофировался. Гэмбл постоянно прислушивается к себе, но, насколько может судить, с самого возвращения из Республики ему ни разу не было страшно. Или грустно, или радостно. Чувства смерзлись в непробиваемую броню.
Поэтому сейчас, когда его желудок болезненно сжимается, Патрик удивлен. Он подъезжает к маминому дому. Из-под колес мотоцикла вылетают камешки. Да, Патрик боится, именно так. Долго-долго в нерешительности стоит на крыльце, уставившись на дверь, и не знает, что предпринять. Осторожно заходит, стараясь не потревожить воцарившуюся внутри могильную тишину, лежащую повсюду пыль. Счетчик Гейгера показывает тысячу микрорентген в час.
Патрик обходит комнату за комнатой. Вот сейчас за следующей дверью он увидит маму. Но ее нигде нет, и вместо облегчения Гэмбл испытывает только нескончаемую муку, словно пациент, которому медсестра раз за разом тычет иголкой в сгиб локтя и никак не может попасть в вену. Он забирается на мотоцикл и едет через Олд-Маунтин, мимо свалки, в тот заросший лесом район на окраине. И там находит ее.
Маму и ее друга-врача повесили рядом. Ее можно узнать только по остаткам одежды. Кожа почернела, труп основательно расклевали птицы. Веревка привязана к толстой ветке можжевельника. Мертвая женщина чуть раскачивается на ветру, и точно так же раскачивается голова врача, похожая на чудовищное украшение. Шея сгнила, а тело давным-давно свалилось на землю и лежит на дорожке небольшой кучкой костей, прикрытых обрывками ткани цвета хаки. Пахнет тлением.
На двери гаража кто-то написал краской из баллончика большими черными буквами: «Ликаны, горите в аду». А чуть ниже, помельче: «Искренне ваши, Американцы».
Патрик всхлипывает, но вместо рыдания из горла вырывается кашель. А потом его будто рассекает трещина, так бывает со скалами, когда внутри у них замерзает вода. Он плачет. Дотрагивается рукой до глаз, словно хочет остановить слезы. Как ужасно чувствовать себя таким слабым и беспомощным. В ярости Гэмбл бросается на куст можжевельника и пинает его ногами. Прямо на плечо ему падает зацепившийся в ветвях сук. Синяк заживет еще не скоро.
Глава 60
В Призрачных землях живут не только ликаны; есть и другие, в основном мексиканцы. Как и Клэр, им некуда деваться. Если сунуться на заставу — военные сразу же выяснят, что они нелегальные иммигранты,
