товарищей.
- Зарядить мушкеты! - приказал я, когда солдаты заняли свои места. - После залпа сразу готовиться к штыковой!
- Думаете, они не станут вести перестрелку, - сказа мне Кмит, снова протягивая пистолет.
- Именно, - сказал я, принимая оружие и вынимая шомпол, - шотландцы всегда были особенно сильны в рукопашной, а теперь, когда они горят жаждой мести, вряд ли станут долго вести огонь по нам. Для этого голова должна быть холодной.
Грянули пушки, развёрнутые в сторону врага. Через наши головы полетели ядра, врезавшиеся в ряды красномундирной пехоты, оставляя за собой длинные кровавые просеки.
Шотландцы подходили к нам и, судя по уже примкнутым штыкам, я был прав. Бой будет очень быстрым. Залп, а потом штыковая атака.
- Stop! - раздалась команда в рядах шотландцев. - Shoulder arms!
- Целься! - с опережением выкрикиваю я приказ и, когда гренадеры вскидывают к плечу приклады мушкетов: - Огонь!
Пули проходят по плотным рядам шотландской пехоты. Иные падают, роняя оружие, но остальные дают ответный залп. Треск мушкетных выстрелов, пули с характерным звуком врезаются в тела гренадеров.
- Go! Go! Go! - кричал офицеры и унтера в рядах британцев. - Beat them! Kill the bastards!
И шотландцы устремились к нам с мушкетами наперевес. Сталь ударила в сталь. Мои гренадеры уже очень устали и толком не успели даже дух перевести после атаки на редут, но стояли они крепко. Шотландцы навалились на нас всей массой, попытались задавить, смять, растоптать. Но гренадеры стояли, как скала. Я дрался с шотландцами, рубя палашом направо и налево, меня пытались достать штыками или бить прикладами. Тяжёлый клинок легко щепил дерево, оставлял изрядные зарубки на стволах, ломал штыки. Несколько раз схватывался с офицерами, вооружёнными такими же, как мой, палашами, но все они были не чета тому, что командовал охранением редута. Я справился со всеми ими, обменявшись несколькими быстрыми ударами.
Шотландцы продолжали давить, и линия нашей пехоты гнулась, не смотря на подошедшую роту Антоненки. Мы слишком устали, слишком много было раненых, пошедших в бой, слишком яростно атаковали нас шотландцы. Правая рука онемела от ударов, обрушившихся на мой клинок, ныли мелкие раны, которые я и не помнил, когда получил Бог ты мой, если бомбардиры не подорвут британские пушки, мои гренадеры не сдюжат. Слишком много падает солдат каждую минуту, слишком медленно орудуют они штыками, а горцы будто и не знают усталости, продолжают давить, не считаясь с потерями.
- Назад! - раздалось, наконец, у нас из-за спин. - Поджигаем фитили!
- Отступаем! - скомандовал я. - Отходим за габионы! Кмит, Роговцев, держать строй! Не давать строю распасться!
- Есть! - ответили они.
И мы пошли назад. Попятились вперёд спиной. Отступать, сдерживая при этом атаки противника, очень нелегко, вдвойне сложно это, когда солдаты твои смертельно устали, и втройне, когда враг твой разъярённые шотландцы, у которых их добыча уходит, буквально, из самых зубов.
- Бегом за габионы! - закричал командир канониров. - Сейчас пушки рванут!
- Бегом марш! - командую я, и строй рассыпается, теперь уже не до того, надо полагаться на свои ноги. Вынесут - спасёшься, не успеешь добежать до края редута - покойник. Я видел однажды, как взрывают пушки. После битвы под Броценами наши канониры взрывали повреждённые орудия. Это произвело на меня громадное впечатление. Жуткий грохот и орудие, буквально, разрывает изнутри, во все стороны летят осколки чугуна и бронзы. Даже до нас, стоящих на безопасном расстоянии в полверсты, долетели несколько, упав к самым нашим ногам. Находиться же почти в самом центре подобного взрыва я не хотел совершенно.
Пробежав несколько саженей до края редута, я перепрыгнул, будто и не было долгой рукопашной схватки, через него, укрывшись за габионом. Рядом вскоре приземлился Кмит, в двух шагах от нас - Роговцев. Гренадеры, мушкетёры и стрелки посыпались с габионов, как горох.
А потом грянул гром. Осколки свистели над головой, будто нас картечью обстреляли. Не завидую я тем, кто остался на редуте, от них, наверное, и памяти не осталось. Как говорят поляки, в порох разнесло.
- Подъём! - приказал я, когда в ушах более-менее перестало звенеть. - Стройся! Бой ещё не закончился! Вставай, орлы! Враг ждать не будет! - Кажется, я подхватил что-то от Роговцева.
Гренадеры поднимались с земли, тряся головами, будто пытались вытрясти из них звон.
- Поспешай, ребяты! - подгонял их Роговцев. - Поспешай! Поспешай! Торопись! Весь бой проваляетесь!
За гренадерами последовали и остальные солдаты батальона. Мушкетёры и стрелки строились поротно в колонну.
- Возвращаемся на позиции! - приказал Губанов. - Скорый марш!
Оставшиеся барабанщики ударили скорый марш, и уставшие солдаты зашагали на наше место в баталии. Но дойти не успели. От центральных позиций пришла страшная весть. Дрогнул Королевский иностранный полк линейной пехоты, побежал, увлекая за собой Кастильский и Толедский полки, дивизионный генерал Друэ попытался заткнуть дыру резервом из Второго Нассауского полка, но фронт был прорван и порядок пока восстановить не удавалось. Воспользовавшись этим, Уэлсли ввёл в бой кавалерийский резерв, и наш батальон оказался под угрозой окружения. На нас снова мчалась американская лёгкая кавалерия.
- Батальон! - вскинул шпагу Губанов. - В каре!
Забили барабаны, и батальон выстроился в плотное каре для отражения кавалерийской атаки. Этакая небольшая крепость, со стенами из людей, ощетинившаяся штыками на все стороны, на манер злого ежа со стальными иглами.
- Первая шеренга, на колено! - скомандовал я. - Вторая и третья, заряжай мушкеты!
Те же команды отдавали и остальные командиры рот и взводов. Солдаты опускались на колено, остальные принялись заряжать оружие.
- Третья шеренга! - раздался голос Губанова. - В бой не вступать! Вести огонь! Штыки отомкнуть!
Я так и не отдал Кмиту "Гастинн-Ренетт", сжимал его в левой руке в бою с шотландцами, во время бегства с редута, а теперь он придётся как нельзя кстати. В рукопашную с врагом мне не сойтись, остаётся стрелять через головы солдат. Пистолет для этого годится в самый раз. Я зарядил его и положил на сгиб локтя. Палаш давно уже покоился в ножнах, он славно потрудился сегодня, пора и отдохнуть. Надо бы и драгунскую пару зарядить, на всякий случай. Ну да, некогда. Сейчас у меня одна забота - заряжай и стреляй. Раз за разом.
Всадники налетели на нас, обрушив сабли и всю накопленную ярость. Они осыпали каре градом ударов, солдаты отвечали штыками и свинцом. Командовать ими не требовалось, и мне оставалось только заряжать и стрелять. Во рту быстро пересохло, меня мутило от порохового привкуса во рту, рука, уставшая ещё в рукопашной, дрожала, и я слишком часто мазал. Отчаянно хотелось сделать глоток из фляжки, однако воду надо было экономить, водоносов здесь нет, и не предвидится. Поэтому я делал очень маленькие глотки, только когда становилось совсем тяжело и при каждом вдохе воздух врывался в горло, словно сквозь наждачную бумагу. И всё равно, вода во фляжке таяла куда быстрей, чем мне бы хотелось.
Порывшись в очередной раз в лядунке, в отделении, куда сложил взятые у Кмита патроны для "Гастинн-Ренетта", я понял, что их больше не осталось. Я обернулся к поручику, но тот в ответ на просьбу лишь развёл руками.
- Последний сам выстрелил только что, - сказал он.
Долго же идёт этот бой.
Я вернул Кмиту дуэльный пистолет и предложил драгунский вместе с половиной патронов к нему.
- Благодарю, - кивнул он, торопливо заряжая оружие.
Каре оборонялось отчаянно, солдаты сбивались плотнее, занимая места погибших. Чувствуя, что
