однако для того времени, о котором я пишу, не единичный. Сумасшедшую
сестрицу миссис Трамбул прятали на чердаке, а Дядюшку Писписа Пастилку -
эксгибициониста - нередко скрывали от глаз людских месяцами.
Был зимний день - зима, по сути, только еще начиналась. Миссис Кэбот
вымыла бриллианты и развесила на дворе сушиться. А сама поднялась к себе
вздремнуть. Она утверждала, что никогда не ложится в дневное время, и чем
крепче спала, тем неистовей отрицала это. Тут было не столько чудачество с
ее стороны, сколько привычка представлять действительное в искаженном
свете, столь распространенная в здешних палестинах. В четыре она
проснулась и пошла вниз за своими кольцами. Колец не было. Она кликнула
Джиневу, но никто не отозвался. Миссис Кэбот взяла грабли и принялась
прочесывать жухлую траву под бельевой веревкой. Ничего. Тогда она
позвонила в полицию.
Случилось это, как уже сказано, в зимний день, а зимы в наших краях
лютые. От стужи - а порой и от смерти - спасали дрова в камине да уголь в
больших печах, которые постоянно выходили из строя. Зимняя ночь таила в
себе угрозу, отчасти поэтому - под конец ноября и в декабре - мы с
особенным чувством следили, как на западе догорает закат. (В дневниках
моего отца, например, то и дело попадаются описания зимних сумерек,
продиктованные не пристрастием к полумраку, но сознанием, что ночь
способна принести с собою опасность и страдания.) Джинева уложила чемодан,
взяла бриллианты и на последнем поезде, который отходит в 4:37, укатила из
городка. Воображаю, что это были за умопомрачительные минуты! Бриллианты
сам бог велел украсть. Это были силки, расставленные без зазрения совести,
и Джинева лишь совершила неизбежное. Вечером она уехала на поезде в
Нью-Йорк, а через три дня на "Сераписе", пароходе Кунардской линии,
отплыла в Александрию. Из Александрии по Нилу добралась до Луксора, где за
два месяца успела перейти в магометанскую веру и сочетаться браком с
родовитым египтянином.
На другой день я прочел сообщение о краже в вечерней газете. Я
подрабатывал, доставляя по домам газеты, Вначале бегал от дома к дому,
потом пересел на велосипед, а в шестнадцать в мое распоряжение поступил
видавший виды грузовой "фордик". Я стал водителем автомашины! Пока
линотиписты печатали выпуск, я слонялся по типографии, а после объезжал
четыре соседствующих городка, швыряя связки газет к порогу лавочек, где
торговали сластями и канцелярскими принадлежностями. В дни ежегодных
чемпионатов по бейсболу печатали дополнительный выпуск с подробным
разбором и итогами каждого матча, и, когда смеркалось, я вновь пускался в
путь на Травертин и остальные поселки, разбросанные вдоль берега. Дороги
окутывала мгла, движение на них почти совсем замирало, жечь палую листву в
те дни не возбранялось, и в воздухе плавали дубильные запахи, навевая
томление и волнующие предчувствия. Бывает, что обыденный путь полнится для
тебя таинственным и необыкновенным смыслом, и эти вечерние поездки с
итогами бейсбольных матчей рождали во мне хмельную радость. О конце
чемпионата я думал с содроганием, с каким ждешь, что кончится твое
счастье, - будь мне меньше лет, я бы молился богу, чтобы он не кончался
никогда. Газетный заголовок гласил: "ПОХИЩЕНЫ БРИЛЛИАНТЫ КЭБОТОВ"; больше
об этом происшествии в печати ни разу не упоминали. У нас в доме о нем не
упоминали вовсе, но это было в порядке вещей. Когда наш сосед, мистер
