наваждения тьмы прежде, чем они получат власть надо мной. Убедившись, что дверь надежно заперта, я начал обход комнаты, изучая каждый предмет обстановки. Я приподнял полог над кроватью и широко раздвинул занавеси балдахина, отдернул шторы, проверил оконные задвижки перед тем, как закрыть ставни; нагнулся и заглянул в широкий черный дымоход; выстукивал темные дубовые панели в поисках тайников. Там было два больших зеркала, каждое с парой свечей в канделябрах по бокам, и на каминной полке тоже стояли свечи в фарфоровых подсвечниках. Я зажег их все одну за другой. В камине лежали поленья (нежданная предусмотрительность со стороны дряхлой экономки), и я развел огонь, чтобы избавиться от легкого озноба. Когда пламя разгорелось, я повернулся к нему спиной и еще раз огляделся вокруг. Я придвинул обитое ситцем кресло к столу, соорудив перед собой подобие баррикады, и положил на него револьвер так, чтобы он был под рукой. Тщательный осмотр комнаты немного успокоил меня, но я все еще находил, что темнота, уединенность и ничем не нарушаемое безмолвие этого места слишком возбуждают воображение. Отзвуки моих шагов и треск поленьев только усиливали тревогу. Тень в глубине алькова словно таила в себе что-то живое; в тишине и одиночестве легко могло показаться, что кто-то прячется там. Наконец я не выдержал, направился туда со свечой в руках и убедился, что ничего материального там нет. Я оставил подсвечник на полу в алькове.
У меня совсем расходились нервы, хотя разумных оснований для беспокойства не было. Однако мыслил я вполне здраво, ясно понимал, что ничего сверхъестественного случиться не может, и стал, чтобы как-то убить время, сочинять вирши в манере Инголдсби** на сюжет местной легенды. Несколько строф я громко продекламировал, но эхо показалось мне очень неприятным. По той же причине мне быстро надоело вслух убеждать себя в том, что привидений и духов не существует. Мои мысли вернулись к трем увечным старцам внизу, и я попробовал сосредоточиться на них. Алые и черные пятна в полутьме пугали меня; даже семь горящих свечей не разгоняли мрак. Та из них, что стояла в алькове, все время мигала на сквозняке, и мерцающий огонек заставлял тени двигаться и перемещаться.
В поисках выхода я вспомнил о свечах, которые видел в коридоре. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы, с подсвечником в руке и не затворяя двери, снова выйти на лунный свет. Вскоре я вернулся с целым десятком свечей. Я укрепил их в фарфоровых безделушках, которые украшали комнату, зажег и принялся расставлять там, где лежали самые глубокие тени – на полу, в оконных нишах, пока, наконец, все мои семнадцать светильников не были размещены так, чтобы ни один дюйм не остался в темноте. Мне пришло в голову, что, когда призрак явится, надо будет попросить его не споткнуться о них. Теперь комната стала очень светлой. Было что-то ободряющее и утешительное в этих маленьких дрожащих огнях, а необходимость снимать нагар заняла мое внимание, и время потекло быстрей. Но все же долгая ночная стража тяготила меня.
Это случилось после полуночи. Свеча в алькове внезапно потухла, и черная тень метнулась назад, на свое прежнее место. Я не заметил, как погасла свеча; я просто обернулся и увидел, что там темно – так иногда неожиданно видишь рядом с собой невесть откуда взявшегося незнакомца.
– До чего же сильный сквозняк! – проговорил я, взял со стола спички и неторопливо пересек комнату, чтобы снова осветить альков. Первая спичка не зажглась. Когда я чиркал второй, что-то мигнуло передо мною на стене. Машинально я повернул голову и обнаружил, что две свечи на столике у камина тоже не горят. Я вскочил на ноги.
– Странно! – сказал я. – Должно быть, я сам случайно их погасил.
Я вернулся, вновь
