? А что, есть такой закон?
? Есть.
И я объяснил бабке некоторые тонкости избирательного законодательства.
Бабка повеселела:
? Енто правильный закон, если не врёшь. Погоди-ка, милок.
Она опять поднялась со стула, с тем же трудом прошла к стоящему в углу буфету ? произведению местного умельца. Обратно к столу Лукошко шла,заговорщицки улыбаясь. Правой рукой она прижимала к груди бутылку, левой бережно придерживая её под донышко. Горлышко бутылки было замотаносиней изоляционной лентой. Внутри плескалась она, проклятая «термоядерная». Я с унылой обречённостью понял, что не смогу обидеть бабку отказомотведать её «Божьей росы», конечно, самой лучшей на острове ? кто бы сомневался?!
Лукошко проигнорировала мой кислый вид, но заметила взгляд, брошенный в сторону двери:
— Табе куды иттить надоть?
— Да я в клуб хотел зайти...
— Успеешь. Давай, сабе налей и мяне немножко...
...Здание клуба снаружи не поражало архитектурными изысками, но внутри оказалось достаточно просторным и функционально продуманным. Повестибюлю, как неприкаянный, расхаживал Вадим, рассматривая люстры на потолке и древнюю наглядную агитацию на стенах. Увидев меня, он дажеотпрянул от удивления, у него, натурально, отвисла челюсть.
? Что с тобой произошло?!
Я рассказал Вадиму про свои приключения. Он за рукав подтащил меня к большому зеркалу в вестибюле:
? Посмотри, на кого ты похож!
Вадима можно было понять: ещё утром я выглядел, как бизнесмен из Москвы, а вечером стал неотличимо похож на местного алика Валерку.Действительно, видок у меня был, что надо: лицо расцарапано, как будто я дрался с дикой кошкой или ревнивой женой, руки забинтованы, из-подраспахнутого брезентового плаща выглядывает видавший виды ватник, мятые чёрные с серебристым отливом брюки, спереди ещё сохранившие некоторыйлоск, заправлены в резиновые сапоги сорок шестого размера.
? Ты прав, ? сказал я Вадиму. ? Брюки в самом деле создают диссонанс. Они нарушают принятый здесь дресс-код. Но ведь мы ещё не собираемсяуезжать с Острова?
С правой стороны вестибюля раздавался детский гвалт. За дверью оказался небольшой спортзал. Открывшаяся картина нисколько не походила на ту,что можно увидеть в модных ныне фитнес-центрах, но живо напомнила мне уроки физкультуры в школе. Большинство детей сидели на низких скамеечкахвдоль стен в разных частях зала. В одном конце несколько пар мальчиков в боксёрских перчатках с увлечением мутузили друг друга. Рядом боролись, причёмне только мальчики, но и девочки. В углу лежала штанга, возле неё собирался с духом какой-то крепыш. Он бросал на штангу взгляды, полные такойскрытой ярости и энергии, будто собирался поднять её одной только силой воли, без помощи рук. Среди детей не было заметно ни одного перекормленногородителями и обременённого ранней полнотой. Всем процессом руководили несколько мужчин. Чувствовалось, что они обладают непререкаемымавторитетом, отдаваемые ими короткие команды выполнялись беспрекословно.
В зале с противоположной стороны вестибюля занимались девочки. Они по команде изгибали спину и поднимали ногу едва ли не выше головы, держасьрукой, в зависимости от роста, за одну из двух длинных перекладин, укреплённых одна над другой вдоль стены. В своих одинаковых трико все девочки былипохожи друг на друга, кроме одной, самой нескладной. Ей упражнения давались с явным трудом, но над её стараниями никто из детей не смеялся.
Дёргая наугад все двери подряд, мы с Вадимом заглянули сначала в чулан, заставленный вёдрами и швабрами, затем в помещение, когда-то бывшеекинобудкой, и, наконец, в комнату с шахматистами. Судя по тому, что на столах стояли часы, а ходы записывались, в ней проходил турнир. Шахматисты быливсех возрастов ? «от пионеров до пенсионеров». Царила обманчивая тишина. Обманчивая ? потому, что по накалу страстей вряд ли какая игра илиспортивное соревнование сравнятся с шахматами. Шахматы это интеллектуальная игра, по этой причине проигрыш партии зачастую воспринимается оченьболезненно ? мужчина не может допустить малейших сомнений по поводу его умственных способностей. В студенческие годы я сам увлекался шахматами,участвовал в турнирах и по себе знаю, как после проигранной партии нестерпимо, до дрожания рук, хочется нагрубить, нахамить партнёру, а то и поставитьсчастливому победителю на лоб печать ладьёй! Любопытно, конечно, было бы узнать, что на Острове говорят матёрые мужики, обидно проигравтретьекласснику, но для этого пришлось бы дожидаться конца партий.
Вестибюль постепенно наполнялся людьми, пришедшими на вечер чтения вслух. Мы перекинулись несколькими словами с Найдёновым. Здороваясь, онсначала оглядел меня с головы до ног, потом «стрельнул» взглядом из-под нависших надбровий прямо в глаза. Мне опять потребовалось совершить усилие,чтобы удержаться на «горизонте событий» под притяжением «чёрных дыр» ? зрачков Найдёнова. Между тем с его лица исчезла обычная мрачноватость.Что-то в его облике изменилось. Нет, все суровые складки на лбу и между носом и плотно сжатыми губами остались на своих местах, разве что слегкаприподнялись вечно нахмуренные брови или немного выпрямились опущенные вниз уголки рта. Но теперь Найдёнов смотрел на меня с явнымудовлетворением, чуть ли не с симпатией. На Вадима при этом он почти не обратил внимания.
Замысел директора уже перестал быть для меня загадкой. Найдёнов, задержав на Острове московских хозяев рыбозавода, рассчитывал пробудить в насили, по крайней мере, во мне «социальную ответственность бизнеса», к которой он безуспешно взывал вчера, во время переговоров на заводе. Вероятно,он с самого начала определил, что из нас двоих именно я являюсь «слабым звеном». Не ясно только, с чего это он решил, что я буду содержать Остров засвой счёт? Я, конечно, сочувствую проблемам островитян, да и люди они симпатичные, но с какой стати я стану действовать вопреки своим собственнымэкономическим интересам? Вадим прав: завод должен умереть! Так что Найдёнов зря затеял свою интригу, ничего у него не выйдет.
Тут директора отозвали в сторону несколько мужчин, и они стали обсуждать какие-то свои проблемы. Чуть подождав, ко мне подошла Полина. Онасдержала своё обещание ? договорилась с кем надо, и завтра мы с ней сможем посетить береговую батарею, ту самую, что я заметил утром, поднимаясьна вулкан. Сообщив об этом, Полина поспешила скрыться за колонной ? она явно избегала возможных вопросов со стороны Найдёнова, да ещё в моёмприсутствии.
Вадим опять не проявил никакого интереса к её предложению. Вынужденная задержка на Острове его явно тяготила, он мог думать и говорить только овозвращении в Москву. Любые разговоры, связанные с Островом и жизнью островитян вызывали у него брезгливую гримасу. Вывести его из хандры могтолько приход судна, обещанного Найдёновым.
Вместе со всеми мы с Вадимом прошли в актовый зал, заставленный стульями со следами неоднократных ремонтов и разномастными лавками итабуретками. Зал был совсем небольшой и заканчивался крохотной сценой. Он освещался подвешенной под потолком керосиновой лампой с отражателем,на сцене стоял стол, на котором была ещё одна лампа.
Подошли ребята из спортивных секций, зал почти заполнился. На сцену поднялась Полина, она была одной из лучших чтиц, и этим вечером была еёочередь. Родители уняли своих детей, и началось чтение.
Я сразу узнал ту главу из «Поднятой целины», в которой рассказывается, как Макар Нагульнов с дедом Щукарём слушали по ночам петушинуюперекличку. Я во всех подробностях помнил сюжет, но великая проза всё равно захватила меня. В полутёмном зале негромкие слова, долетающие со сцены,магическим образом воздействовали на сознание. Стоило закрыть глаза, и начиналось «кино». Передо мной возникали памятные по советскому кинофильмуобразы Нагульнова и чудаковатого деда. Причём Нагульнов явно позаимствовал некоторые свои внешние черты у такого же «защитника прав угнетённых»— директора рыбозавода. Я плыл в душной южной ночи, ощущая кожей чуть заметное дуновение тёплого ветерка, видел в окне хаты жёлтое пятнышкосвета, окружённое угольной темнотой. В этом притихшем зале кукарекали петухи, пахло степными травами и становились реальностью никогда несуществовавшие люди.
