детский приёмник-распределитель, откуда, бритый наголо, он выбыл поездом на станцию Орловка в Воронежскую область, на поселение в детский дом.
Нет, чуда не произошло. Он больше не увидел ни отца, ни маму. Увидел других — разных, и злых, и добрых. Перед глазами, как тогда, в детдомовские дни, стояли деревенские женщины, сующие через ограду им, измождённым голодом сиротам, куски домашнего рыхлого хлеба, картошку, редиску. Нетленно в памяти хранился навестивший его в детдоме и сгинувший навеки дядя. Его подарки — бинокль и целая коробка вкусного печенья, завёрнутого в белую вощёную бумагу. Он и теперь мог описать всё в точности до мелочей и помнил запах ванилина из коробки. Он помнил некрасивую и немолодую женщину, хотевшую его усыновить, а он испугался и решил сбежать.
И ещё потом, повзрослев, он внезапно уяснил, что чудо жизни — это доброта, которую не ждёшь, и что зло зачёркивает её очень легко. Плохо забывались побои откормленных и сильных деревенских мальчишек, воровство детдомовских приятелей, которым доверял, и голод, и холод, и одиночество самого покинутого в мире существа. Часами размышляя обо всём этом, Версилов решил для своего Ванька сотворить чудо — вернуть с войны отца. Ведь мог бы он вернуться? Мог.
Пусть так и будет. Но надо торопиться. Сил оставалось мало.
Вознесение
Капитан областного РУБОП Виктор Кутепов молился и не мог унять раздражения. Раздражало всё, но более всего то, что он совершенно ничего не чувствовал, ничего не имел в себе, кроме разве что некой, почти служебной обязанности быть в известное время здесь, в этом храме, на литургии, поскольку он тоже как-никак входит в число православных христиан. Раздражали бесчувственность и непонимание, раздражало даже само это безудержное раздражение, распространявшееся на всё и вся…
Он стоял как всегда справа от аналоя, у большого расписного распятия, за которым голосил и переругивался их неизменный деревенский хор, причиняя слуху невыносимые муки. Начинали они ещё более-менее сносно, но потом бабка Варвара властно уманивала бабу Таню и бабу Веру в свою заунывную колею и уводила в такие извилистые переливы, в такие страдательные окончания, что хоть святых выноси, ей-богу! Сегодня её особенно заносило, и баба Таня пыталась как-то перетянуть на своё, но куда там. И несколько раз было слышно, как сноровистый батюшка, подбегая к ним, бранил её без подобающей сдержанности, на что бабка Варвара отвечала, что сегодня «не хватает духа», чему в свою очередь отец Сергий не придумал, чем возразить, и больше уж не подходил к ним до конца литургии, видно, махнув на неё рукой…
Капитан смотрел на иконостас. На месте его висел когда-то латаный-перелатанный экран сельского клуба, глядя на который из темноты, пропахшей детскими их одежонками, обмирали они от «Кащея Бессмертного» и «Фантомаса», и как бывало, бились сердца их за «наших» разведчиков и солдат, падавших к ним в разрывах и комьях земли, и какая стояла тишина в этих стенах, когда поминали тут лётчиков из «первой поющей эскадрильи», и как вскакивали они со скамеек, как орали от восторга, когда влетали сюда крылатый Чапаев и Александр Невский с гусарами и ковбоями! О, сколько крови дымилось здесь, сколько свалено трупов и тел! Сколько было огня и пыли! обжигающей белой пустыни! сколько штормов! сколько индийской любви!.. Вспомнилось, как рыдали они над Гаврошем и над Мухтаром, как расплывались в мокрых глазах умиравшие тут Ромео с Джульеттой, и, конечно, «Генералы песчаных карьеров»… и сочились из этой тьмы тысячи мерцающих детских слёз… Но были, правда, и другие слёзы — от удушающего, заливистого гогота, до стона и колик, и ржали от комедий так, что дрожали старые побитые стёкла, и где-то под куполом начинался гул…
Что они делают здесь? Сейчас? Глядя теперь на этот резной цветастый иконостас, — взрослые, пожилые, с побитыми судьбами люди, выросшие из тех деревенских пацанов и девчонок? На что они смотрят тут? На Спаса? На Богородицу? На Царские врата? Зачем? Что им тут надо? Слушать это жалкое пение? А что же тогда? Что ещё? Зачем они здесь стоят, согнувшись под терпким дымом кадила? Молятся?..
Вот бабка Варвара, живёт одна, любительница советы давать да поговорить, ей только попадись — не отвяжешься. Сейчас потащится к себе да начнёт по соседкам ходить, рассказывать, кто как пел сегодня да как отец Сергий ругался. Вот стоят с ней баба Таня с баб Верой, неразлучные, как две ивы в пруду, обеих мужья лупили по пьяни, да оба и померли. Сериалы вместе смотрят, одна у другой, а на свадьбах частушки поют хулиганские. Скоро завезут им внуков на лето, начнут бегать за ними по дискотекам… Или вот Власиха стоит — «крутой Уокер», деда своего и зятя держит как в цирке — на задних лапках ходят, вон стоят за нею, не шелохнутся. Сама на джипе ездит, курила, как самовар… сейчас вроде бросила, шпана и та от неё шарахается — ненормальная! Вон Анатолий стоит в углу, три года назад жену убил, говорят, не нарочно… Как напьётся, идёт к ней на могилку, «помирать», зимой чуть не замёрз, да вовремя спохватились. Кто там ещё? Катерина в брюках стоит, муж наркоман, от чужого мужика родила, да ещё племянницу к себе взяла, туберкулёзную, козьим молоком отпаивает. Похоже, опять беременная. Вот дядь Паша, отсидел своё, приехал к матери погостить, да так и остался. Жену бросил, на местной женился. Сын приезжал с дружками, избили его до полусмерти. Да кого ни возьми: тот больной, тот чудной, тот измаянный… Калека на калеке… Бабки ходят, огарки гасят на свечнице, свечки переставляют — придут домой, станут косточки перемывать.
Все разойдутся по грехам своим, до следующей службы, придут и опять будут стоять и кланяться…
Так что им тут надо всем? Тут храм Божий. Тут Небо на земле! А кто на этом Небе стоит-то? Бабки Варвары, да Власихи, да Анатолии с Катеринами?.. Что они делают тут? Кто они? Может быть, они христиане? Может быть, они идут за Господом? Радуются? По-своему, как умеют, где-то непроглядно глубоко, внутри… совсем крохотно радуются, несмотря ни на что, о Нём? Ковыляя, и падая, и разбиваясь? Ползут, карабкаются, цепляясь за трещинки, сдирая ногти и кожу?.. Может, они и жизнь за Него отдадут? Бабка Варвара, отдаст? Неужели отдаст? И пойдёт на смерть и на муку? И дядь Паша? И баба Таня с баб
