Салатов, колбасы, карбоната, солёной рыбы под конец осталось предостаточно; алкоголь тоже выпили не весь, и Валентина Петровна не имела ничего против, когда самые упорные участники банкета стали собирать еду и бутылки в будто специально для этого припасенные пакеты. Ничего, пускай вволю наделикатесничаются, пропустят ещё по паре-тройке стопочек «Гжелки», заказанной с самого завода. Но всё же посчитала нужным напомнить: «Только завтра в десять ноль-ноль — без опозданий!».
И вот теперь обессиленная, отяжелевшая от усталости и всё же счастливая, Валентина Петровна возвращалась домой. Колеса «Тойоты» подскакивали на кочечках, проваливались в ямки боковой, почти окраинной улицы; огромными хлопьями валил липкий, мокрый снег, и дворники монотонно-усыпляюще поскрипывали о лобовое стекло.
Геннадий помалкивал, но то и дело зевал и почти не старался объезжать неровности дороги. Заметно было, что и он страшно устал и, наверное, раздражён тем, что, как всегда, остался на обочине общего праздника. Так, пощипал чего-нибудь на кухне ресторана или в офисной столовке… Ну и что?! — возмутилась Валентина Петровна своему странному состраданию. — Он знал, куда устраивался… Зарплата чуть ниже, чем у неё самой, квартиру дали в том году новую — на трёх человек три комнаты… Работает — и хорошо. Хорошо, что хорошо работает. Даже не хорошо, а должно быть в порядке вещей. Без опозданий, без путаниц по его вине, тем более без аварий. Тьфу, тьфу, тьфу…
— Приехали, Валентина Петровна, — буркнул Геннадий.
— Да? — Она заморгала глазами, завертела шеей, словно со сна.
Действительно, автобусик стоял перед её домом, над дверью подъезда горел голубоватым светом фонарь, освещая две, наверно, удобные скамейки с резными спинками, на которых Валентине Петровне пока что посидеть не доводилось. Состарится, хм, может, и насидится. Два года, вообще-то, до законной пенсии осталось…
— Ладно, Геннадий, до завтра, — открывая дверцу, вздохнула Валентина Петровна. — Завтра в восемь часов.
— Да, да, — тоже вздохнул водитель, — как штык. — И, наверное, чтоб попрощаться на более приподнятой ноте, сказал вообще-то ненужное: — Я, как подъезжать буду, позвоню на сотовый. Хорошо?
— Конечно. Как всегда… Ну, счастливо.
— Спокойной ночи.
В этот дом, первый, построенный по-новому, отвечающий современным требованиям, семья Валентины Петровны переехала несколько лет назад. Тогда три комнаты плюс просторная кухня и лоджия казались пугающе необъятными, до тоски пустыми, тем более что, переезжая, почти всю старую мебель выбросили, а новая появилась не за один раз. И какое-то время любой резкий звук отлетал от стен пронзительным, острым звоном.
Но очень быстро квартира заросла даже не вещами, а беспорядком — торчащими отовсюду трубками газет, постиранным, высушенным, но не убранным в шкаф бельём, сыновьими дисками для компьютера, букетами засохших цветов, принесённых Валентиной Петровной с торжеств… И вспоминая в просторном и светлом подъезде об этом давящем хламе, Валентина Петровна каждый вечер чувствовала раздражение, даже злость накатывала на мужа и сына, которые не умеют создать уюта, не чувствуют в нём потребности. А ей некогда.
В редкие выходные она с утра давала себе слово посвятить день генеральной уборке, но в итоге её хватало только на то, чтобы перемыть посуду, приготовить что-нибудь необычное да вынести в мусоропровод самый уж откровенный хлам.
Сегодня, как только открылась дверь, на Валентину Петровну пахнуло пылью, кислятиной (опять суп в холодильник сунуть даже не удостоились!), засвербило в носу от застоявшегося сигаретного дыма (просила же столько раз курить выходить на лоджию или в подъезд!). И так захотелось ей швырнуть сумку, устроить разнос…
— Алексей!.. Никита!..
Подождала. Никто не появился в прихожей, хотя в комнате сына горел свет, а в зале бубнил телевизор.
Она стала снимать дубленку, морщась от мысли, что сейчас придётся согнуться, кряхтя распускать неудобную «молнию» на сапогах, тянуть за пятку с ноги…
Сын, как каждый вечер, сидел за компьютером. Сунув голову в массивные наушники, он беззвучно крошил из автомата каких-то монстров. Пальцы бешено метались по клавиатуре… Жутко было наблюдать за этим со стороны. Подойти бы, выдернуть из розетки…
— Никита! — теперь почти крикнула Валентина Петровна и в затылок неслышащему сыну стала бросать тоже, как ей показалось, чуть не криком: — Сколько можно, в конце-то концов?! Вот, дождались из армии!.. Ты на подготовительные записался?! До экзаменов два месяца!..
Никита вздрагивал, вжимал голову в плечи, но явно не от этих слов. Шелестели клавиши.
— Выкину компьютер этот к… к… в мусорку! — пообещала Валентина Петровна и откатила стеклянную дверь в зал. Волоча очугуневшие ноги, вошла.
В кресле кривовато сидел Алексей. Спал. По правую руку от него, на овальном журнальном столике — двухлитровая пустая бутыль из-под пива, на тарелке шкура и голова вяленой щуки. Голова смотрит пустыми, не по-рыбьи большими глазницами прямо на Валентину Петровну, пасть утыкана зубами- иглами… Никитка, когда был маленький, собирал щучьи головы — целую полку в его шкафу они занимали; особенно он гордился здоровенной, с боксерскую лапу, головой, и пасть у нее была раскрыта, как капкан какой-то. Никитка всем доказывал, что это не щука, а крокодил, спорил до слез, если не
