повешенных на вешалки и кассирши на слишком высоком табурете.
Я сел. Бутылочка с оливковым маслом, меню, стоящее между двумя бокалами, граненый графинчик и корзиночка для хлеба были в пределах досягаемости руки.
Господин передо мной, при том, что имел почтенный вид, рисовал голых женщин ради удовольствия зачернить треугольник посредине. Дальше одна дама чистила зубы булавкой; я бы не мог такого сделать.
– Роза, счет, – крикнул клиент, голос которого показался мне странным, потому, несомненно, что я никогда его не слышал.
Приблизилась служанка в белом фартуке, с карандашиком в волосах и ножницами для винограда.
Я смотрел на нее. Ноги поднимались в юбку. Груди были слишком низкими. Горло белело над вырезом корсажа. Когда она отошла, унося грязные тарелки, тело мне показалось менее защищенным, затылок более интимным, потому что я видел ее со спины.
Наконец она занялась мной. Принесла мне последовательно литр вина, сардину без головы, ломоть жаркого с обрывком веревочки, пюре с узором, наведенным вилкой.
Рядом со мной пристроился новый клиент. Я принужден был есть с локтями, прижатыми к телу, чего я не люблю. Он заказал бутылку минеральной воды «Виши». Написал свое имя на этикетке, потому что все в один день не выпивает.
Попрошайка вошел в ресторан, но времени на обход у него не было, потому что служанка прогнала его своим полотенцем, жестикулируя, как во времена, когда она, фермерская девушка, отгоняла оводов.
Моя тарелка, вытертая катышком хлеба, имела блики жира.
Я крикнул, как, слышал, здесь делается:
– Роза, счет.
Служанка написала карандашиком цифры на обороте меню, потом, чтобы вернуть мне мелочь, прикусила зубами банкнот, который я ей дал.
Хотя я был немного пьян, вышел я с неловкостью голого человека.
Купив сигареты High Life, которые, несмотря на название, не стоили больше франка, я вошел в бар.
Легкий пар со свистом срывался с никелированного кипятильника для кофе. Гарсон, завернутый в белый фартук, стирал салфеткой отпечатки бокалов с круглого столика на ножке. Ложечки звенели в толстых чашках, как фальшивые монеты.
Поскольку мне нравится, чтобы меня видели в профиль, я устроился за стойкой так, чтобы смотреть в зеркало, тогда, как другое отражает меня сбоку.
Четыре женщины, которые курили, занимали один столик. Их корсажи имели расцветки цветных воздушных шаров. На одной была эта шубка, на которую дуешь, чтобы узнать, выдра ли это.
Именно она поднялась и, шубка распахнута, сигарета между двумя вытянутыми пальцами, двинулась ко мне. Каблука туфель были слишком высокими. Она приближалась, как кто-то идущий на пуантах.
Она села рядом со мной.
Рот казался нарисованными на коже, настолько четким был контур. Рисовая пудра, шершавая на ноздрях, приятно пахла. На губах было немного золота с краешка сигареты.
Непринужденным жестом, как у мужчины, она закинула нога на ногу. Я заметил, что белые чулки были черными на косточке лодыжки.
– Так что ты мне предложишь, друг мой?
В конце концов, раз в жизни, можно забыть свои несчастья и развлечься.
– Все, что вам угодно.
Гарсон, который, кажется, не находил странным поведение этой женщины, приблизился.
– Бенедектин, Эрнест.
– Хорошо, а вам, господин?
– Спасибо… ничего… я уже выпил кофе, – и я показал свою чашку.
– Давай…. Прими чего-нибудь со мной… дорогуша.
– Ладно… если угодно… бенедектин.
Когда моя соседка выпила ликер, она поднялась и, найдя свою шляпу на месте, которое занимала раньше, попросила меня ее подождать.
Ждал я до шести часов. Она не вернулась: она посмеялась надо мной.
Я подозвал гарсона и, расплачиваясь, объяснил, хотя он меня не спрашивал, что страшная головная боль не дает мне задержаться здесь подольше.
Потом я вышел. Только после того, как я покружил полчаса вокруг этого бара, мне удалось от него удалиться.
Наступила ночь. Воздух был тяжелый. Улицы пахнули щебенкой, как когда их ремонтируют. У меня было чувство, что я вышел из-за стола в то время, когда другие за него садятся.
IV
Я прочитал на булочной объявление следующего содержания:
На следующий день из страха, что объявление сорвут, я поднялся пораньше. Когда я вошел в булочную, хозяин, которого я увидел целиком, потому что одна витрина отражала его спину, спросил, чего я желаю – так, будто после меня никого не ждал.
– Я насчет костюма, господин.
– Хорошо.
Он подозвал свою жену, которая укладывала с краю булочки «фантазия». Несмотря на то, что она была очень толстой, талию ее огибал пояс. Она подошла, запачканная на коленях мукой, как шиной велосипеда.
– Господин насчет костюма, – объяснил булочник.
Хозяйка готовилась осведомить меня, когда вошел клиент. Она меня оставила, чтобы обслужить его. В это время супруг – будто поймав муху – вел к выдвинутому ящику монеты по мрамору. Банковские билеты в беспорядке заполняли часть этого ящика. Разворачивать их, считать их вечером, когда лавка закрыта, вызывает, должно быть, большую радость.
– Но как зовут особу, которая продает костюм? – спросил я.
– Это вдова Жюно.
Узнав, что особа вдова, я испытал живое удовольствие. Я предпочитаю иметь дела с женщинами.
– И живет она в доме 23.
– Благодарю вас.
Чтобы выйти, я сделал окружной маневр, потому что девушка, сидя на корточках, мыла одной рукой квадраты плиточного пола.
Балконы придавали буржуазную внешность дому, на котором был номер 23.
