Я уже открыл дверь, но не шагнул в нее, а снова закрыл и развернулся к Коннору:
- Что?
- Я был совсем мальчишкой. Они пришли и искали старейшин. Даже тогда я знал,
что они опасны, поэтому ничего не сказал. За это Чарльз Ли избил меня до потери
сознания.
Выходит, я был прав. Чарльз действительно в прямом и переносном смысле
оставил на Конноре отпечаток кольца тамплиеров.
Он продолжал, и мне несложно было изобразить на своем лице ужас, хотя, в
общем-то, я уже все знал:
- Когда я очнулся, деревня пылала. Твоих людей и след простыл, а мать спасти
было уже нельзя.
Вот — вот возможность открыть ему правду.
- Не может быть, — сказал я. — Я не давал такого приказа. Наоборот, я велел
прекратить поиски хранилища предтеч. Перед нами стояли дела поважнее.
Коннор посмотрел на меня с колебанием, но лишь пожал плечами.
- Это уже неважно. Столько лет прошло.
Ну уж нет, это было, было важно.
- Да ты же все это время жил в убеждении, что это я — твой родной отец —
виновен в этом злодеянии. Но я-то к нему не причастен.
- Может быть, ты и прав. А может быть нет. Как мне понять?
3
Мы неслышно проникли на склад, где за стеллажами бочек, казалось, совершенно
теряются остатки света, и увидели стоявшего к нам спиной человека, и в полной тишине
лишь поскрипывало перо, которым он что-то царапал в конторской книге. Конечно, я
узнал его и вздохнул поглубже, прежде чем его окликнуть.
- Бенджамин Черч, — объявил я, — Орден тамплиеров обвиняет тебя в
предательстве и измене нашим принципам ради личной выгоды. За твое преступление я
приговариваю тебя к смерти.
Бенджамин обернулся. Только это был не Бенджамин. Это был двойник, и он
заорал:
- Пора, пора! — и на этот крик из засады набежала охрана с пистолетами и
клинками наготове.
- Ты опоздал, — кричал двойник. — Черч с грузом уже далеко. И боюсь, ты будешь
не в состоянии преследовать его.
Мы стояли, окруженные охраной, и благодарили бога за Ахиллеса и его уроки,
потому что оба мы решили одно и то же. Мы решили: при столкновении с превосходящим
по силе противником надо вырвать у него инициативу. Мы решили: лучшая защита — это
нападение.
Так мы и сделали. Мы атаковали. Обменявшись коротким взглядом, мы выпустили
спрятанные клинки и, прыгнув, вонзили их в ближайших охранников, чьи вопли гулко
ударились в кирпичные стены склада. Ударом ноги я опрокинул одного из стрелков, и его
голова разбилась об ящик, а я сел ему на грудь и вогнал спрятанный клинок ему в мозг.
Я обернулся и увидел, как Коннор, пригнувшись, вертится волчком, и его клинок
кромсает всех подряд: два несчастных охранника рухнули наземь, хватаясь за распоротые
животы. Выстрелил мушкет, воздух заныл — рядом со мной пролетела пуля, но стрелок
тут же поплатился за это жизнью — я убил его. На меня насели двое охранников,
исступленно махавшие клинками, и я возблагодарил нашу счастливую звезду за то, что
Бенджамин обзавелся наемниками взамен тамплиеров — тамплиеры бы так легко не
сдались.
В общем, бой вышел кратким и жестоким, и скоро остался только двойник, и
Коннор навалился на него, трясущегося от страха на кирпичном полу, скользком от крови.
Я прикончил умирающего охранника и шагнул поближе к Коннору.
- Где Черч? — спрашивал он.
- Я скажу все, — всхлипывал двойник, — все, что тебе нужно. Только обещай, что
не убьешь меня.
Коннор глянул на меня (и уговор то ли был, то ли не было) и помог ему встать.
Пугливо бегая взглядом от меня к Коннору, двойник выговорил:
- Он вчера уехал на Мартинику. На торговом шлюпе под названием «Приветствие».
Загруженном половиной того, что он украл у патриотов. Это все, что я знаю. Клянусь.
Я вогнал ему клинок в хребет, и он в полном изумлении уставился на
окровавленное стальное жало, торчащее у него из груди.
- Ты же обещал… — сказал он.
- И он сдержал слово, — хмуро ответил я и посмотрел на Коннора, почти вызывая
его на возражение.
- Идем, — добавил я, и тут трое стрелков выбежали на балкон у нас над головой,
грохоча сапогами по деревянному настилу. Они прицелились и выстрелили. Но не в нас, а
в бочки неподалеку, в которых, как я слишком поздно сообразил, был порох.
Я только успел повалить Коннора за бочонки с пивом, как рванула первая
пороховая бочка, а следом и остальные — они рвались с таким оглушительным громом,
что казалось, воздух исчез и время остановилось; с таким грохотом, что когда я открыл
глаза и отнял от ушей руки, я почти удивился, что вокруг нас по-прежнему возвышается
склад. Все, кто были внутри, или кинулись на пол или были сброшены туда взрывом. Но
охранники пришли в себя, дотянулись до мушкетов, и все еще оглушенные, орали друг на
друга и пытались сквозь пыль прицелиться в нас. Языки пламени взметнулись над
бочками; ящики вспыхнули. Неподалеку один из охранников бегал кругами — одежда и
волосы у него пылали, он дико орал, потому что лицо у него просто растаяло, съеденное
огнем, а потом он опустился на колени и умер, повалившись ничком на каменный пол.
Ненасытный огонь забрался внутрь ящиков, и обрел новую силу. Адское пламя билось
вокруг нас.
Возле нас вжикали пули; по пути к лестнице, ведущей на леса, мы уложили двух
фехтовальщиков, потом пробились через отряд из четырех стрелков. Огонь ширился
быстро — теперь уже и охрана кинулась удирать — и мы взбежали повыше, потом стали
карабкаться и наконец взобрались под самую крышу пивоварни.
Мы оторвались от противников, но не от огня. Через окно мы увидели внизу воду,
и мой взгляд заметался в поисках выхода. Коннор сгреб меня в охапку, сунул в окно, и
вместе с осколками выбитого стекла мы оба упали в воду, прежде чем я успел хотя бы
возразить.
7 марта 1778 года
1
Я ни за что не хотел упускать Бенджамина. Вынужден был почти месяц терпеть
жизнь на «Аквиле», втянул Роберта Фолкнера — друга Коннора и капитана корабля — и
прочих в погоню за шхуной Бенджамина, которая все так же оставалась вне нашей
досягаемости, не подпускала нас на пушечный выстрел, и можно было лишь иногда
мельком углядеть на палубе самого Бенджамина, его ядовитую физиономию… Я не
собирался его упускать. Тем более теперь, когда недалеко от Мексиканского залива
«Аквила» наконец-то подошел к этой шхуне борт в борт.
Поэтому я выхватил у Коннора штурвал, с усилием переложил его направо и
полным ходом повел накренившийся корабль прямо на шхуну. Этого никто не
предполагал. Ни экипаж шхуны. Ни матросы на «Аквиле», ни Коннор, ни Роберт — только
я; но и я осознал свое действие лишь потом, когда все, кто был на борту и ни за что не
держался, полетели на палубу, и нос «Аквилы» врезался шхуне в левый борт, разнеся его
