Я не поверил.
Микояна я послал в Китай именно с тем, чтобы составить психологический, а не физический портрет Мао, но Анастас основное время уделил там своей заднице. Артриту. Каждый день подставлял её китайцам, вооружённым китайскими иголками.
А те, видимо, что-то сильно напутали, ибо никогда не имели дела с армянской жопой. Обладатель которой не только не избавился от артрита, но вернулся домой с хроническими поносами и дальтонизмом. В результате чего, решил я тогда, ему и кажется, что у Мао – зелёные зубы.
Мао с переводчиком попятились в гостиную, но Валечка переступила порог и прикрыла дверь.
Я захотел, чтобы она перестала быть:
– Что, Васильевна? На травку снова потянуло?
Она всплеснула ладонями и закрыла ими лицо.
– Вернее, – сюда же, на мой же диван, да?! Теперь уж с другим вождём! У которого хоть и столько же яиц, но моложе!
Валечка всхлипнула – и стала мне противней.
– Чулочков даже не сменила, Васильевна! А трусов и вовсе нету. Удобно, правда? Но с китайцами надо всё там себе выбривать. Между ляхами. У Мао-то и на лице ничего не растёт. А ты там себе не добрила. Как Гитлер – усики…
– Иосиф Виссарионыч, миленький, – перебила она, не отнимая от лица ладоней и глотая слёзы, – всё не так, совсем не так, миленький вы наш… Мы с Орловым фруктами его, а он ко мне лапами… И глупости мелет… И изо рта запашок… Поедем в Китай, грит, женой мне будешь… Мне, грит, теперь русская нужна жена… Я и смеюсь… А что ещё делать? А он всё лапами…
Валечка умолкла на мгновение и, убедившись, что я слушаю, смахнула слезу и продолжила причитать:
– А потом, слава боженьке, Михаил Эдишерыч пожаловал… С этой француженкой… Она, как я и думала, вся из себя такая… Очень французская… Я, грит, Мишель… И глазки щурит… А он и к ней лапами… Но Михаил Эдишерыч его вразумил… Мишель, грит, товарищ Мао, не ваша, она пожаловала к гениальному товарищу Сталину… Она гениального товарища обожает… И он сразу забыл про неё – и опять же ко мне… И опять же лапами… А про меня никто ему не сказал, что я… Ну, что ваша я… И я, конечно, не стала говорить… Я просто побежала к вам сказать, что Мишель пожаловала… А он – за мной, и чего-то себе балаболит, балаболит… И не отстаёт, и опять же лапами… И опять же вонь изо рта злая…
С Валечкой начиналась истерика, и я её пресёк:
– Стоп! А пузыриться было к чему?
– Как так – «пузыриться», миленький наш?
Я махнул рукой:
– А почему не отшила тыкву, сказав, что идёшь… где я сплю?
Валечка наконец отняла руки от лица, и глаза у неё были круглыми и чистыми – промытыми слёзами:
– Почему не сказала? А как же можно, миленький вы наш?! Боже упаси… Это ж никому знать не положено…
Всё чистая правда, подумал я об услышанном и потянулся за брюками. Такая же чистая, как и увиденное: Валечка – блядь.
– Чиаурели, говоришь, пришёл? – спросил я.
– С француженкой… И всё время щурится… Не он, а она… Он хороший…
– Ступай! – кивнул я. – И зови сюда китайцев!
Валечка виновато тряхнула головой и открыла дверь.
– Подожди! – буркнул я. – Минут через десять пустишь сюда и Мишу с его дамой.
– С Мишелью что ли? -поправилась Валечка. – Дама-то его вас обожает…
Я промолчал, и она обнаглела:
– И вы её будете…
Я удивился – как быстро Валечка забыла про своё блядство:
– Буду, говоришь?
Она посмела даже оскорбиться:
– Совсем меня за безмозглую держите!
– Мозги-то у тебя есть! – вспылил я. – Но, как у всякой бляди, они все сзади!
Она побледнела и стала медленно прикрывать за собою дверь.
– Подожди, говорю! – повторил я. – Крылова твоего, шофёра, которому Финляндия нравится… И чулки тебе оттуда тащит… Его – завтра ко мне! Нет, послезавтра – завтра отдыхаю.
57. Мао никого спермоизвержением не удостаивал…
С виду переводчик у Мао, Ши Чжэ, был таким незаметным, что без стараний, подумал я, этого достичь невозможно. Он, оказывается, отказался расти ещё подрост-ком, когда усомнился в целесообразности своего существования. От самоубийства его отвлекла революция. Сперва наша, потом китайская. Соответственно, на меня с Мао он смотрел обожающими глазами.
Такими же смотрел на меня Мао. Но я ему решил не верить, ибо после своей победы над гоминдановцами он в кругу пекинских гостей периодически выражал раздражение по поводу моих прежних сомнений в его успехе.
А сомнений в твоём успехе – что сам я испытал благодаря матери – не прощают.
Ещё больше насторожило меня его сообщение, что юбилейные подарки, список которых Мао, расположившись на диване, сразу же и протянул мне, подбирала мне его жена Цзян Цин.
Она когда-то стажировалась в Москве, но делала это по-хамски, из-за чего была подвергнута унизительному допросу. По окончании которого стерва поспешно покинула нашу страну, обозвав хамом меня.
– У вас есть жена?! – спросил я с досадой. – А я тут надеялся с вами породниться: выдать вам из наших красавиц. Вот Валечка, например, совсем холостая… А мы ей могли бы сообразить особое приданое. Чулки сетчатые, тесёмки всякие. Из Финляндии!
Мао снова стал оранжевым. Надеялся, видимо, на другое начало беседы. Пошушукавшись с ним, Ши Чжэ ответил:
– Товарис Мао есцё рас исвиняеця, но хоцет скасать, цто ему в Москве оцень скуцно.
– Скучно? – обиделся я и потянулся за трубкой. – Мы, наоборот, не хотели его загружать. Человек только что сделал большую революцию. Хотя утомляет и маленькая. Скажите председателю, что хотим пригласить его в Ленинград. Там всё есть. Заводы есть, Эрмитаж. Рембрандт. Балет есть.
– Балет тосе оцень скуцно, – щебетнул переводчик и сконфузился.
– Он вам ещё что-то сказал, – заметил я.
Ши Чжэ добавил неохотно:
– Товарису Мао не оцень ясно – поцему у вас тансуют на цыпоцках. В насем балете тансуют нормально. Он спрасивает – а вы умеете так?
– На цыпочках уже не умею, – признался я. – Но раньше умел. В горах тоже на цыпочках танцуют.
Мао кивнул головой и ответил, что – в отличие от балета на цыпочках – горы он уважает, и что если я всё-таки ознакомлюсь со списком в моей руке, то увижу, что один из привезённых им подарков, хунанская вышивка моего портрета во весь рост, подписана фразой, в которой он, как поэт, ссылается на горы.
Я наконец заглянул в бумажку. Мао сочинил, оказывается, к моему портрету только одно предложение: «Живите так же долго, как южные хребты!»
– Короткая поэма! – заметил я вслух. – Но ясная!
Мао улыбнулся и что-то сказал, а Ши Чжэ заявил мне, что вождь польщён, ибо считает, что чем текст
