крышей клетки перемигиваются звезды — безмолвные свидетели всех тех ужасов, что я сотворила.
Дэррелл лупит ложкой по прутьям клетки:
— А ну, вставай! Ешь давай! Не хватало еще привезти тебя полумертвой с голодухи!
Сквозь прутья летит заплесневелый кусок хлеба.
Я шиплю в ответ. Если мне сейчас чего и хочется, так только его крови.
Я ложусь на бок и сворачиваюсь калачиком. Так мне лучше видно горы. Дэррелл что-то снимает с повозки, потом кладет обратно — устраивается на ночь. А я так и не нашла ни дырки, ни щелки, чтобы сбежать.
Я все решила. Когда Дэррелл откроет дверцу клетки, чтобы отдать меня работорговцам или кому там еще, я в ту же секунду брошусь на него и разорву его на клочки. Я никогда еще не убивала человека. Что ж, положусь на животные инстинкты.
Пусть все то, чем я отличаюсь от обычных девочек, станет орудием моего спасения.
День шестьдесят первый
Не знаю точно, сколько прошло времени — два заката, наверное. Я погружена в мысли о том единственном, о чем мечтаю, несмотря ни на что: о моей памяти. Я снова и снова вспоминаю свои видения, цепляясь за слабое ощущение того, что когда-то меня кто-то любил. Когда-то у меня был дом и семья.
Я была принцессой. Дочерью Оливера, сестрой Делии, другом Рена. Я их знала и любила. Но такая, как сейчас, я им не нужна.
У меня было все, чего я могла пожелать. А Барнабас это отнял.
Правда, слова Дэррелла внушили мне некоторую надежду — Барнабас забрал у него воспоминание обо мне, но потом оно все- таки вернулось. Значит, со временем заклятие ослабевает. И вот теперь, когда Барнабас и его стирающее память прикосновение остались позади, в памяти мало-помалу начинают всплывать новые обрывки драгоценных воспоминаний. Спешить некуда — я могу часами терпеливо их выуживать. Мама читает мне книжку. Я не вижу ее лица, но слышу исполненный тепла голос. С этим воспоминанием приходит ощущение покоя, любви и тихой радости, какой я не знала с тех самых пор.
В другом воспоминании я вожусь в маленьком садике за высокой живой изгородью. Он не похож на тот, что я видела во дворце. Здесь все растет вперемешку — конечно, розы, а еще подсолнухи, бегонии и лилии. И еще какие-то цветы, я не знаю их названий, но мне они нравятся. Я поливаю их из старой жестяной лейки и аккуратно выдергиваю сорняки. Розабель любила этот сад. Что с ним потом сталось?
Я цепляюсь за каждое новое воспоминание, час от часу погружаюсь в них все глубже, заворачиваюсь, словно в теплое одеяло. И в конце концов засыпаю под убаюкивающий шепоток прошлого.
Незадолго до рассвета меня будит тихий звук шагов на каменистой тропинке. Кто-то сюда крадется. Я выглядываю в проделанную мною дырку, надеясь увидеть этого человека или зверя. В какой-то миг я хочу позвать на помощь, но потом отказываюсь от этой мысли.
Всякий, кто меня увидит, решит, что Дэррелл кругом прав, раз увозит меня подальше от города. Ему еще и спасибо скажут. И помогут, чем смогут.
В сером рассветном свете к Дэрреллу подкрадывается неясная тень. Она минует погасший костер. Я задерживаю дыхание. Вдруг это разбойник — его убьет, меня украдет? Впрочем, я сумею постоять за себя. У разбойника вряд ли найдется средство от моего яда.
Фигура наклоняется над спящим Дэрреллом и что-то с ним делает, только я не вижу, что именно.
Тванг.
Дэррелл издает короткий крик и умолкает. Все-таки разбойник. Так я и знала.
Незнакомец тащит тело Дэррелла к клетке, собираясь, по-видимому, затолкать его внутрь. Я съеживаюсь под одеялом, притворяюсь спящей, но когти у меня наготове, и я в любой миг готова вскочить на ноги. Нервы звенят, как натянутые струны. Вот он, мой шанс сбежать. Моих ушей достигает звяканье ключей, потом незнакомец сдергивает с повозки ткань. Я отваживаюсь на один взгляд исподволь.
Капюшон падает у него с головы.
Это Рен.
