С каждым шагом мои ребра все туже сжимает невидимый обруч. Я вовсе не хочу обратно в город. Жадные руки, крикливые рты — как шумно! Но там что-то произошло, а до ночи еще далеко.
Добравшись до городской стены, я прячусь в деревьях, дожидаясь, пока пройдут стражники, потом карабкаюсь наверх и тихо планирую в растущие с другой стороны кусты. У ворот телегу встречает целая толпа. Я иду следом. Телега останавливается на большой площади перед дворцовыми воротами. Кованые железные завитки чернеют на фоне голубого неба. Над стеной виднеются верхушки деревьев, а запах роз достигает даже моего уголка в темном переулке. Я осторожно выглядываю из-за угла и начинаю понимать, что тут происходит.
— Убийца!
Толпа кричит это слово, а торговец везет безвольное тело на возвышение посреди площади. К девочке бросается женщина, она вцепляется в борта повозки и бьет по ним кулаком.
Мама. Это мама девочки.
А моя мама так же крепко меня любила?
И тут я вижу лицо мертвой девочки, и меня сотрясает ужасом. Это та самая, которую я убила своим ядом.
Бедная ее мама! Но как девочка оказалась здесь? Я…
Что-то мелькает на самом краю сознания. Я падаю на колени. Я не могу ухватить воспоминание, но от него исходит то же смутное напряжение, которое мучило меня в последние несколько дней. Под звон в ушах я пытаюсь пробиться сквозь это чувство к памяти, которая рвется наружу. Словно кто-то запер часть моей души, и вот теперь она отчаянно пробивается на свободу — и девочкино лицо придает ей сил.
Неужели я ее знала? Или где-то видела?
Детская ручка над краем ящика…
Я пытаюсь ухватить что-то еще, но воспоминание уплывает прочь, испугавшись правды, которая все еще не может пробиться ко мне в сознание. Где это было? В прошлой жизни или в этой? А если в этой, то почему я ничего не помню? Ящик так похож на…
На холодильный ящик из отцовской лаборатории.
Преграда, стоящая на пути воспоминаний, рушится, голова леденеет, холод охватывает все тело до последней клеточки.
Девочка лежит в холодильном ящике, мертвая, неподвижная, со сложенными на груди руками. От холода ее кожа покрыта тонким слоем сверкающего инея. Испытанный тогда страх наполняет мои руки и ноги ватой и тянет корни в сердце.
Зачем отец оставил мертвую девочку?
Почему я об этом забыла?
И как она попала из отцовской башни в город?
Может быть, ее нашел колдун? Или отец скрывал от меня не только девочку, но и много другого тоже? При этой мысли поселившийся в сердце страх поднимает голову, но я отбрасываю его прочь. Отец меня любит. И город он любит. Зачем ему пугать горожан и возлагать вину на меня?
А вот колдуну — есть зачем. Сначала — беспамятство от яда, теперь — эта девочка… Я не знаю, что думать. Если колдун поработил отца, мы пропали.
Глаза горят, но я не могу отвести взгляд. Отец поднимает мать и уводит от тела ее ребенка. Мой отец тоже потерял мою мать. Разве может он причинить такую же боль другому? На сердце снова становится нехорошо. Мужчина прижимает женщину к груди так, словно боится и ее потерять. Толпа вновь взрывается криками:
— Чудовище заодно с колдуном!
— Ее убило чудовище!
Чудовище. Это я для них — чудовище. Они думают, что я помогаю колдуну. Это я-то! Меня саму убил колдун, а отец оживил. Крики «Убийца!» становятся громче с каждой секундой. Я зажимаю уши руками и отступаю за угол. Да, я виновата в смерти девочки, но все вышло случайно. Зачем отец оставил ее в лаборатории? Если бы я знала, что она так слаба, я бы никогда ее не ужалила. Я так хотела помочь этим людям, а они меня возненавидели.
Отец прав: люди — странные, ненадежные существа. Хорошо, что я больше не человек.
Когда крики стихают до беспокойного гула, я опускаю сжимающие голову руки. Слышен только один голос. Он обращается к толпе. Я выглядываю из-за угла — кто сумел успокоить разбушевавшуюся толпу?
На возвышении стоит седой человек. Я его знаю. За спиной у человека — дворец.
Это Оливер, и на голове у него корона. Он и вправду король.
