Горечь, которую я испытываю при мысли о судьбе города, становится невыносимой. Это ведь о себе тогда рассказывал Оливер, о своей дочери, о своей жене, погибшей от руки колдуна. А я пересказала все отцу и почти позабыла. Жаль, я не могла им помочь.
— Прошу вас, успокойтесь, — говорит Оливер, поднимая руку. — Спокойнее. Случившееся ужасно и весьма прискорбно. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете.
— Убийца! Казнить убийцу! И подручного казнить!
— Тихо! — кричит Оливер, но его почти никто не слышит. — Кровью дела не решить. Мы должны разорвать этот порочный крут из крови и мести. Мы похороним наших мертвых и сохраним свое достоинство.
— Надо найти чудовище и убить! — кричат в ответ из толпы. — Казнить убийцу! Казнить подручного!
Я снова зажимаю руками уши, чтобы не слышать этих страшных слов, которые толпа повторяет снова и снова, эхом разнося по всему городу. Я дрожу. Какой подручный? Они что, узнали, что меня послал отец? Я способна на многое, я сильнее их, но я боюсь. Им нужна моя голова. Меня убьют, если найдут.
А если узнают, что меня создал отец, то и его тоже.
Что бы он от меня ни прятал, какие бы ошибки ни совершил, он все-таки мне отец.
— Мы нашли подручного, он помогал чудовищу! — кричат из толпы. Люди расступаются, пропуская двоих, которые волокут третьего. Тот извивается и пытается вырваться.
Они бросают Рена наземь. Сердце у меня падает.
— Что? — говорит Оливер, бледнея.
Один из мужчин — я узнаю стражника, которого усыпил Рен, — выступает вперед, тычет пальцем в Рена и презрительно усмехается:
— Этот парень принес мне бутылку рома с сонным зельем. Сказал, мол, подарок от короля и совета, чтоб я лучше следил за чудовищем. А когда я проснулся, чудовище уже сбежало, да ключи-то оказались в другом кармане!
Завтрак так и рвется наружу. Глупо, как глупо! Зачем только Рен в это полез! Пошел ради меня на глупый риск — думал, наверное, что Оливер его защитит по дружбе. Но жаждущая крови толпа едва ли позволит королю вырвать у нее из лап жертву, дружи они хоть сто лет.
— Рен, это же неправда, да?
В голосе Оливера звучит предупреждение.
Рен встает на ноги и вздергивает подбородок:
— Нет, правда! Она не виновата в исчезновении девочек. И эту девочку тоже не убивала.
— Рен, как ты мог, — шепчет Оливер так тихо, что я едва слышу его за криками толпы.
— Я ее знаю. Она не такая, как мы, но она не чудовище!
Толпа оставляет его слова без внимания.
— Ты помогал убийце!
— Отпустил чудовище!
Стражник заламывает Рену руки за спину. Рен пытается вырваться.
— Она не чудовище! Это все колдун! Вы что, не понимаете?
— Рен, — говорит Оливер, — ты только ухудшаешь свое положение.
— Нет! Это дурачье не видит очевидного, хоть под нос им поднеси! — Он снова поворачивается к толпе: — Колдун вернулся, мы все это знаем. И если мы убьем ее, это нам ничем не поможет.
Толпа начинает расходиться. Мне радостно, что Рен мне верит, но в то же время стыдно за то, что прав он лишь наполовину, и только потому, что я лишила его памяти. Я ведь действительно убила ту девочку. Хотя остальных — спасла. Рена уводят вниз по улице, и он исчезает за чужими спинами. Куда его ведут?
Толпа рассеивается. Оливер, ссутулившись, стоит на краю возвышения. С ним остается лишь несколько стражников.
Меня трясет. С Реном хотят сделать что-то ужасное. Что-то такое, чего не может предотвратить даже Оливер, хоть он и король.
Нет. Моему Рену никто ничего не сделает. Не может помочь Оливер — помогу я.
Когда шум толпы начинает стихать, я крадусь прочь переулками. Не останавливаясь, я закрываю глаза и бегу, ориентируясь на звуки, издаваемые толпой. На исполненные злобы и ненависти крики.
Рену досталась вся та ненависть, которую они испытывали ко мне.
