булыжники. Воинственные гости покамест просто приглядывались к добыче.
Царьград был огромен!
Разумеется, до тех времен непомерного величия, когда население христианской столицы исчислялось сотнями тысяч жителей, когда бухта Золотой Рог являлась внутренним озером и перегораживалась цепями, а стены стояли за рвами в три ряда и длина их измерялась километрами, – было еще невероятно далеко. Однако и сейчас сия великая твердыня вытянулась вдоль берега примерно на триста метров, а в ширину раздалась почти на столько же. Это означало, что населяло ее никак не меньше пяти тысяч горожан. Но, скорее всего, учитывая нынешний обычай вселяться в каждую хибару целыми родами, – жителей могло оказаться и десять тысяч, а то и все пятнадцать.
Город окружала каменная, из крупных гранитных блоков, стена, высотой с трехэтажный дом, с башнями на углах и возле ворот. Причем ворот оказалось целых три! Двое смотрели в разные стороны вдоль берега, третьи – в сторону суши. Створки всех трех слегка вдавались в стену, и над ними имелись широкие воронки, напоминающие водостоки. При желании на нападающих, пытающихся взломать створки, можно было лить из них кипяток или расплавленную смолу. А если опасность реальна – то скатывать валуны. Двух-трехпудовый валун, рухнувший на голову с семиметровой высоты, бывает куда убедительнее для прикрытого щитом человека, нежели ушат горячей воды.
Возле богатого и многолюдного города вытянулись в бухту три десятка причалов. Примерно треть – перед стенами. Чтобы добраться до них, чужаку пришлось бы пробираться по узкой полоске между водой и городом, под прицелом стражников, готовых в любой миг метнуть копье или натянуть лук. Остальные причалы находились далеко в стороне.
По иронии судьбы в руки нападающих попали именно корабли от стен. Мореходы, видимо, слишком понадеялись на охрану. На дальних лодках люди дремали куда более чутко и успели унести ноги. Теперь к этим причалам подошли ладьи, обогнувшие мыс, и захваченные суденышки.
Дружинники приволокли связанных пленников, примерно три десятка смертных, кинули к ногам Викентия.
– Как прикажешь казнить их, великий Один? – спросил Капуин, небрежно положивший гранитное навершие палицы на голову лысого толстяка.
– Пощади меня, всемогущий воин! – дернувшись, взвыл лысый. – Я заплачу за себя богатый выкуп!
Остальные тоже загомонили на разные голоса.
– Какой может быть выкуп в мире, в котором еще не придуманы деньги? – недоуменно хмыкнула Валя.
– Какой предлагаешь выкуп, несчастный? – переадресовал вопрос Викентий.
– Пятьдесят баранов! – встрепенулся тот.
– Пятьдесят баранов, – эхом отозвался бог войны.
– Ты ценишь себя всего в пятьдесят баранов, смертный? – удивилась девушка, выходя вперед. – Удовольствие вырвать твою душу стоит куда больше!
Богиня смерти вытянула руку, сжала кулак. Лысый торгаш захрипел, заплакал:
– Я ценю свою жизнь в тысячу баранов, всемогущая! – выдавил он. – Но у меня есть только пятьдесят.
– Полагаю он врет, Валькирия, – постучал палицей по макушке толстяка Капуин. – Мы взяли его на лодке с пустыми трюмами. Вестимо, он успел расторговаться и должен иметь изрядный доход.
– Я не торговец! – заскулил лысый. – Я нищий корабельщик, побираюсь тем, кто чего желает переве…
– Заткнись! – потребовал великий Один и обратился к рыжебородому сварожичу: – Чурила, что вообще взяли на кораблях?
– Ничего, великий! – покачал головой воин.
– Совсем? – не поверил Викентий.
– Один был пустой, – загнул палец Чурила, – еще два с дровами. Добротными, березовыми. Один с выделанными воловьими кожами, один с камнями, один с зерном египетским и тканями льняными тонкими.
Получалось, что сварожич прав. От зерна дружинникам проку никакого – не грызть же его прямо из кулей? Молоть, квасить, выпекать – ратным людям в походе не до того. Тончайшими тканями воинам тоже украшаться не с руки. В многотысячном городе дрова, понятно, уйдут нарасхват. На кой ляд они воинам? Воловьи шкуры у скифов ценятся не дороже пыли. Нужда возникнет – степняки сколько угодно заготовят.
В общем – полные трюмы, а добычи никакой.
– За борт все вывалить, дабы не мешалось, – предложил молодой, еще безбородый Бастаран, – а ладьи оставить. Авось пригодятся добро какое нагрузить?
