самую лучшую в мире смолу и лучше всех смолят бочки, кадки, берендейки и, конечно же, корабли. Когда варяги сшивают новую ладью, то первым походом всегда идут мимо Смоленска, дабы законопатить и просмолить ее именно здесь. Тогда кораблю сносу не будет. Никогда не протечет, не заскрипит, ни палуба не прохудится. Правит здесь Световид. Бог древний, великий, у Сварога в ровесниках. Вот только… Усталый он. От дел мирских отошел совсем.
– Хорошее место для долгого привала… – оглянувшись на сварожича, кивнул великий Один, словно бы благодаря за комментарий. – Себя показать, на людей посмотреть. Обновки супруге моей справить. Не все же ей в плаще одном ходить! Надеюсь, в этом мире уже существуют нормальные портные? В смысле, чтобы шили на заказ?
– Чур я с вами! – вскинулась Валькирия. – Мне тоже обрыдло таскаться в бесформенном балахоне. Хочу стильный прикид!
Младший сварожич
Ящера ощутила молитву незадолго до рассвета. Девушка ждала этого часа столь долго, что не сомневалась и не раздумывала ни единого мгновения. Поднявшись, она быстро накинула неприметную одежонку: беличья юбка, рысий верх, заячья душегрейка, лисья шапочка с двумя длинными хвостами-наушами, сплетенная из листьев рогоза сумка через плечо, внутри которой лежали два невинных горшочка – один со славянским конопляным маслом, второй с березовым трутом.
Дочь змееногой Табити, приволакивая ноги, выбралась в святилище, к священному огню, подкатила к себе крупный уголек, бросила его в горшочек с трутом, закрыла и шагнула в пламя.
По то сторону огня все еще было темно. Здесь пахло влагой, травой, свежестью; слышалось журчание воды, шелест листвы, сонное перекрикивание неведомых лесных пичуг.
– Твой слуга, великая, – с явным облегчением склонился перед ней мужчина.
– Мне не видно твоей шеи, смертный, – прошептала дочь прародительницы скифов.
Варяг распрямился и почти сразу на землю скатился, словно сполз, длинный и тонкий кожаный ремешок. Смертный торопливо отбросил его в костер, указал рукой влево:
– Вологда там, пешему полдня пути. Я стану молиться тебе, великая Ящера! Будь уверена в моей преданности.
– Если ты понадобишься, варяг, я пошлю тебе знак, – тихо ответила девушка.
Северянин прижал ладонь к груди, снова низко склонился и отступил в сторону журчащей воды. Ящера поправила сумку, перекинула вперед лисьи хвосты, хорошо скрывающие лицо, и сгорбилась, дабы никто не мог разглядеть чешуек на ее коже; поковыляла в указанном направлении, загребая ногами пыль.
То, что обычному человеку – полдня неспешного хода, для колченогой малышки стало долгим великим путешествием. Она мужественно брела час за часом, пыхтя и глотая пыль, позволяя себе отдых, лишь когда на широкой тропе появлялись сохатые с погонщиками. Заметив впереди поднимающееся над дорогой серое облако, услышав голоса, юная богиня сворачивала, пряталась в кустарники или за стволы деревьев и затаивалась, пока лоси не проходили мимо. Уж слишком приметен был облик уродливой наследницы Табити. И хотя простые смертные у далекого Славянского волока наверняка даже не слыхивали о существовании Ящеры – рисковать не хотелось.
Миновал полдень, солнце перевалило зенит и стало падать к горизонту, а девушке все никак не удавалось разглядеть впереди бревенчатые стены Вологды и луковки на роскошных хоромах всемогущей Макоши. И, увы, девушка их так и не увидела. Темнота добралась до неуклюжей путницы намного раньше, нежели та смогла выйти к цели. А набежавшая к вечеру низкая, дождевая облачность сделала ночь и вовсе непроглядной.
Все, что осталось у юной Ящеры, – так это упрямство. И трепещущий огонек впереди, каковой она и выбрала своей новой целью. Шажок за шажком, один бок вперед, потом другой, одна ножка, другая.
Караульные как раз собирались выкатить из углей костра запеченную там репу, когда на тропке послышался шорох и деловитое пыхтение.
– Лиса, что ли? – приподнялся старший дозора.
Ряба и Вторуша остались на корточках у огня, особого рвения к службе не проявляя.
– Что еще за бродяжка? – удивился старший, сделав пару шагов от костра. Затем наступила тишина.
– Да выкатывай же! – поторопил Ряба, поднял глаза на друга и… Обнаружил перед собой его гранитное изваяние. – Что еще
