плечи, а раздвоенная борода на массивной подбородке оказалась стянута двумя золотыми обручами. Он был одет в свободные одежды, будто бы из чешуи, отдельные колечки которой переливались медно-красным свечением.
В молчании осматривал он место недавней битвы. Туда, куда падал его взор, направлялись красные лучи, освещавшие место обозрения.
– Молитесь, – проговорил он тихим спокойным голосом, – ибо ваше время пришло!
Те из матросов, которые еще могли держаться на ногах, рухнули на колени и зарыдали. Палон закрыл глаза и сжал губы, стоило ли столько претерпеть, чтобы все одно погибнуть. В следующее мгновение он, впрочем, улыбнулся: они продержались, они выстояли и умрут достойно.
– Эцаних-гел, – подобно легкому порыву морского бриза пронеслось по гроту. – Такое имя мне дадено. Я есть Ведун и прибыл к вам оттуда, куда не добраться никогда и откуда не возвратиться. Узрите меня. – Он сделал движение ладонью и все, кто был живой в пещере, открыли глаза и вперились в мага. – Не призывайте более своих богов, ибо слова ваших молитв уже во мне. Вы звали их, и я пришел. Принес вам имена и облики богов. Склонитесь мне, как падаете ниц пред ними. – Матросы распластались на животах перед магом. – Теперь же встаньте. Последуйте за мной. Я проведу вас к делу вашему. – Маг развернулся и вылетел вон.
Даже те, кто не чувствовал ни ноги, ни рук ощутили вдруг прилив сил. Сил стало столько, что даже те из матросов, кто был уже почти при смерти, поднялись на ноги и, прикрывая свои раны, пошли вон из грота.
На берегу Великих вод, отошедших в морскую даль, сгрудились большим стадом Приходящие. Они испуганно смотрели своими черными глазами на кровавого мага. Он приближался к ним. За ним шли олюди.
– Отныне злейшие враги сольются воедино, ибо такова воля богов, – произнес он. – Пройдите между ними, как шли бы мимо друзей. Без злобы, отвращения и ненависти пройдите в их ряды.
Пасмасы, холкуны и реотвы без страха приблизились к Приходящим и встали между ними. От зверей несло терпким запахом, который всегда порождал у олюдей чувство страха, но Нагдин даже не думал о боязни. Ему было смешно. Ему было удивительно легко и весело. По лицам сотоварищей он наблюдал те же эмоции. Даже и животные довольно урчали.
– Затянутся раны ваши. Утихнет боль. Пройдут обиды. Придут и те, кто должен рядом с вами встать. Тогда лишь эта твердь отпустит нас. Тогда лишь мы уйдем с нее, – сказал маг.
Пророчество
Колеса телег со скрипом пробирались по ухабистым дорогам, избитым копытами тысяч животных и ступнями сотен тысяч ног. Везде и всюду, куда бы они ни приводили, натыкались путники на разруху и кости, сверкавшие белизной в лучах Ока Владыки.
«Тысячи костей видится глазам нашим, достопочтенная моя Айлла. Порою целые поля белеют ими, и улицы разгромленных ларгов белеют ими. Подобно каменьям выложены ими улицы ларгов. Не равнинами, но пустошами пристало называть отныне эти места. Нет больше Пасмасии Прибрежной».
Каум поднял глаза и посмотрел на вырубленный под корень сад у разрушенного домика, стоявшего позади харчевни на Трапезном тракте. Много раз он проходил с караванами мимо; много раз видел здесь жизнь и радость, пусть и сдобренную вином. Теперь же ему предстало смрадное опустошение войны. Войны непонятной, бессмысленной.
Быстросчет приподнял полы саарарского купеческого одеяния и спрятал в мешочке у себя на бедре палочку, которой писал. Деревянная дощечка была уложена в узкую щель под днищем телеги.
Он и сам не знал, отчего задумал описывать то, что видел. Писать не кому-нибудь, но покойной жене Айлле. Почему ей? Потому что больше писать было не кому; потому что более никому не было дела до его душевных мук и переживаний; потому что все иные дорогие ему олюди были рядом и видели то же, что видел и он.
Скоро большая луна сменит малую, как они продолжают идти по опустошенным землям Пасмасии Прибрежной и Холкунии. Так прозвали пространство от Прибрежья до Великолесья саарарцы.
Конница их тысячами пик ходила по округе, отлавливая даже мелких зверей; уничтожала за собой всех и каждого, кто мог шевелиться и кто мог поднять топор. Частыми были виды на тракте, от которых волосы становились дыбом: по обеим сторонам дороги сотнями стояли обглоданные скелеты холкунов, пасмасов и брездов; они проседали своими костями на землю, но грудные клетки их еще были привязаны полуистлевшими веревками к сгнившим столбам.
«Какое же это великое увечье на головы наши», – написал на одной из деревянных дощечек Каум. – «Зачем пришли саараряне? К чему пролили столько крови?»
