– Пусть так…
– Нет, никогда нельзя, чтобы было «пусть так», – Бор приподнялся от негодования. – Опора они наша будут и есть. Оттого братец сейчас в Илларге с Иром проживает, чтобы нам помочь оттуда.
– Нету помощи от него нам, – заговорили многие. – Зиму тяжелую прожили без нее. Чего же…
– Не в том помощь, чтобы вас накормить, – в голосе Бора зазвенела сталь, – но в том, чтобы ларги к вам благосклонностью склонить. Сильны они. Даже без того, что было за ними, а и то сильны. Они саарарцев разбили? Они. У них есть то, что заставило оридонцев уйти из Владии…
– Неправда то! – закричал один из распалившихся спорщиков. – В Деснице они. Не ушли они!
– А когда и так, плохо разве? Нам путь к Боорбрезду открыт теперь.
– Не открыт, лукавишь! Холкуны его твои заняли. Засели там, где ранее оридоняне просиживали себе седалища.
– Поэтому и надобно ларги к себе оборотить.
– А нам как же жить теперь? – задал основной вопрос Омкан.
– Подумать надо над этим. Поразмыслим, там и решим, – заговорил Сгул. – Нам голос ларгов слышать надобно. Через брата его, – он кивнул на Бора, – голос и услышим. Ждать нам надобно. Ждать!
***
Каум открыл глаза. После сна ему еще казалось, что он сидит в своей теплой комнатке на третьем этаже дома в Фийоларге. Рядом из кучи одеял, как и прежде, торчат голые ножки жены со смешно оттопыренными пятками.
Радость и необъятная нежность постепенно сходили с него. Потолок из полотна для продолжения ночных грез превращался в грязную неровность, покрытую кое-где ошметками краски и черного грибка, разъедавшего сочленения деревянных досок.
Он сел, слегка пнув Ира, лежавшего на полу у его лавки. Тот замычал и с трудом разлепил веки.
– Пора нам, – сказал Быстросчет.
Они быстро собрались и вышли из лачуги в дальнем конце одного из закоулков Илларга. Город только просыпался, а потому они не имели ни одной встречи до того самого места, куда шли.
Небольших размеров базарная площадь грозила, с появлением солнца над крышами домов, превратиться в прогалину, по которой, как и в лесу, потекут переполненные грязные потоки олюдей и брездов – кои во Владии были новички. Поднимется шум. Станут кричать и ругаться.
Когда-то давно этот гам был люб слуху Быстросчета, потому что свидетельствовал о бойкой торговле. Это был звук денег. Но теперь шум утомлял его. После всех треволнений, которые произошли с ним и его братьями, он совсем по-другому смотрел на непременные атрибуты своего прежнего ремесла.
Иру тоже не нравилась сутолока и гам. Ему это никогда не нравилось. Он всегда был больше воином, чем торговцем. В большом караване он воочию убедился в себе, как в воине, и, хотя некоторое время пребывал в расстроенных чувствах, боясь гнева брата, но как только подметил, что Каум не придает его истинному влечению никакого значения, обрадовался и перестал скрывать любовь к ратному делу.
Прежним из них остался лишь Мукомол. Мавуш, хотя и пасмас, был прирожденным торговцем. Его глаза застилала пелена неги, когда к его лавчонке направлялся кто-либо из покупателей. И пусть у покупателя был самый растрепанный вид, Мукомолу это было не важно. Ему нравился процесс продажи. Ему нравилась тяжесть дебов в руке. Ему нравилось ощущения прибытка. Оно разливалось по его телу легкой колющей теплотой, такой, какую обыкновенно ощущает мужчина, овладевший любимой ему женщиной.
Все трое подошли к ничем не примечательной лавке.
– Буди. Пусть говорит. Не за сон ему платим, – толкнул локтем Ира брат. Ир присел на корточки, протянул руку под прилавок рассохшейся лавки, которую они арендовали, пошерудил там и вытянул за шиворот заспанного мальчишку-холкуна.
Малец спал так крепко, что грубый ухват и даже тряска не помогли его сразу разбудить. Его тело лишь инстинктивно свернулось клубком от сотрясений, но глаза не открывались. Лишь после оплеухи мальчик вздрогнул, вскрикнул и, словно воробышек, быстро завертел головой.
В его глазах отразился страх. Тот страх, который прорывается сквозь угрюмый взор любого брошенного ребенка.
– Малютка, чего не проснешься никак? Всю ночь провел на ногах? – спросил его безучастно Каум.
– Продал я излишки… кхам… которые Мукомол уготовил выбросить, – прохрипел мальчишка, спросонья говоря правду. –
