– Три раза секлись?! – воскликнул восхищенно один из подорожных стражей.
– Четыре, только не потеряли более никого.
– А сколько их прибили?
– Я одного… поранил сильно, – поправился под взглядом Быстросчета Сипул. – А бить не стал, когда тот с коня сполз. Сил уже не было, – прибавил трагизма юноша. – Много дней не ел. Видел, как Руг двоих сбил…
– В первый бой я одного прибил, а второго поранил, – вставил слово Каум.
– Я тогда одного стрелой пронзил и еще одного топором приложил, – вдруг заговорил один из воинов Быстросчета. Боевой задор юноши передался и ему, а потому Каум быстро пресек последующие похвальбы:
– Немало положили. Не менее, чем наших они посекли.
– Верно, – проговорили холкуны, – не меньше.
Стражники слушали с открытыми ртами.
Над долиной разнесся скрежещущий звук – открыли врата.
– Поднимайтесь, – проговорил один из стражников, – ворота вам открыли. Будет встреча.
Через некоторое время послышался топот копыт и на дороге показался одинокий всадник. Он несся во весь опор, а когда подлетел к Сипулу и воинам, то соскочил с коня и бросился к юноше, раскрывая объятия.
– Сын, – закричал он, – сын! Живой…
– Отец, – удивленно прохрипел Сипул, погружаясь в крепкие объятия могучего холкуна, каким оказался всадник.
Окружающие, видевшие эту сцену, отводили глаза, смущенно почесывались и покряхтывали. В общем, делали все то, что приличествовало делать в мужском обществе при проведении подобных сцен.
– Спасибо, ты, кем бы ты ни был! – обратился вдруг к Кауму хол-конубл и тоже заключил его в объятия.
– Это… – начал юноша.
– Потом с ними. Сейчас становись на коня, и поедем домой. Я еще холларе, матери твоей, не сказал. Послал предупредить, что Кугун вернул тебя нам. О, Владыка, спасибо, что услышал наши молитвы!
Сипул был ошарашен – это видели все – таким отношением отца. Он и представить себе не мог, что сильный, властный, бесстрашный и строгий холкун, которого он знал, как своего отца, может оказаться мягким и добрым, пускающим слезу стариком.
Каум без улыбки смотрел на эту сцену. Он едва сдерживал слезы, оплакивая свою несостоявшуюся встречу в Фийоларге, куда он вернулся, чтобы разыскать семью и где не нашел никого.
– Скорее же, – торопил хол-конубл сына. Они вскочили на коней и унеслись прочь.
– Не часто такое бывает у нас, – вздохнул один из воинов. – Все больше Кугун не вертает тех, кого забрал. Чудо это!
Каум при этих словах словно бы очнулся. Молчаливо он укорил себя за то, что забыл великое дело, которое задумано во имя Холкунии.
– Много саараров здесь шастает? – спросил он безучастно.
– Не счесть, – ответил стражник. – Всякий новый день дурные вести слышим. Гоняемся за ними, но когда же их догонишь-то? Уж и дебы наш хол-конубл платит за головы саарарские, но только мало тех, кто справиться с ними может.
– Как же справились в нашествие?
– А не было нашествия нам. Уходили наши ронги прочь. Была битва у Чионларга. Рассеяли их. Ушли они. Но не все. Те, кто не ушел, промышляют в Холкунии грабежом.
Каум задумался. Идея, которая давно проникла в его голову, с каждым днем крепла, ибо он находил все больше и больше свидетельств ее осуществимости. Словно бы сами боги подводили его к цели.
– Чего же, сильно досаждают? – продолжал он расспрос.
– Дюже сильно. Чего только не наделали! Сколько дев наших увели в полон да продали на Поющей реке. Придет день, и мы пойдем туда да за все поквитаемся.
– Чего же, на Поющей реке саарары стоят?
– Нет. Там их конублы твердыню поставили. Покупают все и у всех. Ларги им туда, что у кого есть передают. Там же и невольничий рынок имеется. Дожили! Во Владии рабы появились!
– Куда же потом тех рабов девают?
– Кто их знает: в Прибрежье отсылают, али сами тешатся.
– Когда так, зачем же ларги снабжают твердыню саарарскую товарами?
