благородно.
Волны жадно облизывали борта его лодочки и походили на давно не евшего зверя, который пробует на вкус блюдо, которое вскоре будет подано к столу.
Но шторм, который прошлой ночью грозился обрушиться на Прибрежье, ослаб и стыдливо, будто бы тот, кого уличили в дурных намерениях, бочком и торопливо уходил прочь.
Гребец часто оборачивался, ища в море нечто одному ему понятное и нужное.
Наконец, его глаза наткнулись на точно такую же лодчонку. Приблизившись к ней, он торопливо перескочил в нее и открыл клетку, в которой сидела довольно большая птица. Она недовольно посмотрела на него и даже больно ущипнула на неуклюже протянутую руку.
Дрожащими руками саарарец вынул ее из клетки, открыл на ее лапке специальную застежку, вложил в нее ворох ленточек, снова застегнул и бросил в небо.
Птица едва не упала в воду, но все же поднялась над волнами, потом взлетела и стремительно понеслась прочь.
***
Нагдин спустился в богато обставленный трюм корабля и остановился перед Эцаних-гелом. Рыбак хорошо выучил привычки и поведение мага, а потому без труда определил, что тот был чем-то взволнован, ибо гелы на его плечах, походившие на плоские серповидные рога, проступили из-под кожи почти на пол ладони.
– Ты звал меня, гел? – спросил Рыбак.
Маг поднял глаза и мореход с удивлением отметил, что даже взгляд мага выдавал волнение.
– Они пошли на Эсдоларг, – проговорил он. – Коррун донес мне это. – Нагдин молчал. – С ними Пелеод. Его я чувствовал. Из-за него меня изворачивало и изжигало внутри, едва подплывал ты ближе к Владии. – Нагдин продолжал безмолвствовать.
Эцаних-гел поднялся над палубой и пролетел в дальнюю часть трюма. Там стоял предмет, походивший на сундук, но это был не сундук. Нагдин не знал, что это, но точно не сундук, ибо даже в его присутствии, маг вынимал из него столько вещей, сколько не вместил бы ни один, даже самый большой сундук.
Вот и теперь, при приближении мага, крышка бездонного ящика открылась и выжидательно замерла.
– Кологоно ишанехт. Мрит, – сказал маг, несколько мгновений подождал и склонился над сундуком.
Когда он выпрямился, в его руках был каменных квадрат, отливавший красно-желтым свечение. Эцаних-гел вернулся к столу и провел по столешнице рукой, нашептывая «шрешь-рем-рее». После, он прислонил к столешнице камень и провел им так, как если бы счищал грязь с досок.
Вдруг места, которых коснулся камень, зашевелились, словно бы волны заходили на водной глади, засветились и проявили на себе непонятные Нагдину символы. Рыбак невольно приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть чудеса.
– Нет. Такого не может… не должно… – отпрянул маг. – Я Посохон… не Вратодержец даже… Разве не удел Святейшего?.. – Его бессвязная речь испугала Рыбака.
С недавних пор он чувствовал себя весьма уверенно в присутствии мага. Можно сказать, Нагдин ощущал себя почти в безопасности и бесстрашно пускался на безрассудство в Великих водах. Хотя маг всего раз применил свои силы и успокоил морскую бурю, все остальные разы бесшабашность Нагдина не стоила ему ничего: не погиб ни один корабль. Да, около сотни кенов уже давно скормлены рыбам, но это была очень малая жертва за возможность контролировать почти всю восточную часть Прибрежья Владии.
До него долетали слухи, что саарарские конублы готовят против него эскадру, которая должна его разбить, но это не слишком беспокоило Морского скорохода. Жизнь многому научила его за годы скитаний. И первое, что он понял: никогда не показывай всю свою силу, ибо, прознав про нее, боги будут потешаться так, чтобы и этой силы было недостаточно для прекращения их насмешек.
Красный маг дополнял самоуверенность Рыбака.
Здесь, в Великих водах были бессильны и боги Владии, и боги Оридонии, и боги Темных земель, в которые уходили и не возвращались все больше кораблей оридонцев. Единственный, кто здесь правил – Моребог, но с ним отношения у Нагдина были самые, что ни есть дружеские.
И вот, такое!
Перед внутренним взором Нагдина тут же пронесся образ громадного флота, который отошел от Прибрежья в сторону его
