– Не верь глазам своим, – отвечал маг и глаза его загорелись красным свечением. Вдруг из-под одежд его показались две руки, а за ними еще две, и еще, и еще до тех пор, пока не стал он походить на отвратительное невиданное чудище.
Рыбак обомлел.
– Не верь глазам своим, ибо они видят то, что кажется им по желанию гелскому. Тем мы сильны над вами только, что страх сеем в вас вашими же глазами. Однако я продолжу.
Когда узнал я о печальной судьбе Владии, то понял я, что только твердь сия мне уготовит участь, которую мне предрекал Пираних-гелтур. А потому, хотя я и достиг Дома Поверженного бога и даже сотворил ему молитву, но не сказал я беллерам, зачем явился к ним. Сокрыл все это глубоко в себе и сам себе проклятье наложил на думы о судьбе моей и долге.
Там встретил я гела, одного из тех, кого прозвали вы чернецами. То был великий гел. Лишь половину тела оставило ему проклятье, и черная бахрома свисала от плеч его у шеи и от кишок у живота. Он знал нечто такое, что мне лишь чувствовать дано, и он помог мне, хотя не думал я просить его.
Он вызвал Брура и на последнем издыхании, молил его помочь мне. С тем и отошел во Тьму, но Брур услышал плачь его и разразился бурей. Всю ночь бескрайние воды бушевали у кромки тверди.
Наутро я увидел гуркен, который прибило к берегу. Тогда обратился я купцом и сошел к кораблю. Я говорил с теми, кого узрел на корабле, и они отвечали мне. Я им сказал, что есть товар и должно бы его доставить во Владию, и посулил им столько, сколько смог придумать.
Когда же тот, который правил там, дал мне согласие, то я оборотился птицей и полетел к Круглому острову, и там, у Священного древа я стал молиться о помощнике и друге. Древо даровало мне надежду, ибо у корней его взросло, и оторвал я, что взросло, и окунул росток в ручей Начала, что у корней его течет. Он оборотился мне мной. Его и видишь ты поныне подле меня. Назвал его я Лихопих. Так в письменах вечности зовется последняя надежда.
Он, но не я вернулся к тем торговцам. Он, но не я возложил груз на гуркен. Там ты и нашел меня.
Нагдин свел брови и долго смотрел на мага. Он дивился тому, куда ушел весь страх его перед этим существом; все благоговение. Теперь уж больше никогда не испугается Рыбак магических чудес. Место страха заняло иное чувство, но у Нагдина не было времени с ним разбираться.
– Что ты читал в письменах обо мне? – спросил он.
– Придет час, и ты узнаешь. Я не скажу.
– Скажи лишь, хорошо иль плохо.
– И хорошо, что плохо, и плохо хорошо, – отвечал маг.
– Ты говоришь, – не отставал Рыбак, – что оридонцами правят доувены. Но отчего бы им править оридонцами, коли мы им ближе?
– Вы дальше от них чем даже и те, кто будет столь же далек, как вы от оридонцев далеки были. Не шагами надо дальность мерить. По нраву вы не те, и Лутура видит это, а потому творит письмена именно так.
Нагдин вдруг выдохнул и весь как-то сник. Это было выше его сил, понять такую запутанность.
– Что велишь мне делать? – спросил он устало.
– Маг, что за вратами, не должен знать о том, что я во Владию пришел. А посему ты будешь Прибрежье воевать, как если бы все просто и без магии. Я буду в трюме возлежать, как был тогда, когда меня открыл ты. Только так, останусь я сокрыт от глаз его.
– Прикажешь мне в врата идти?
– Да. – От этого ответа Нагдин невольно дернулся, подобно рабу, которого огрели кнутом. – Ты будешь за вратами. Ты будешь воевать. Ты сделаешь все так, что ОН не сможет не явить себя тебе. Когда же он объявится, тогда буди меня. Я буду к этому готов. И ежели ты завидишь над собой большую птицу, которая двумя кругами кружиться будет, то отгоняй ее стрелами. Не попадешь и не убьешь, но покажи ему, что знаешь про него. Тогда быстрее явит он себя тебе. Нам то и надо!
***
Протяжный звук перламутровой раковины тревожным гудением пронесся над Великими водами. Море было неспокойным. О приближении Брура свидетельствовал и цвет воды – серый, и холодный восточный ветер, который налетал со стороны Темных земель. Белые баранчики волн плясали над Великими водами, и, озорно и быстро разбежавшись, с шипением бросались и разбивались о борта боевых кораблей.
