потоками лилась кровь.
– Тяни сильнее, владяне, от дождичка жилы размокли! – кричали умельцы. – Так их! Так! – Кричали они же радостно, когда камни сметали на своем пути очередную группу вражеских солдат.
– Лучники, копейщики, вперед! – заревел Оррин Большерукий, вот уже в четвертый раз возглавлявший хитрый маневр.
Пришло время оридонцам скрываться под палубами чужих им кораблей.
Пираты же выбирались наружу через отверстия для весел, бросались в море и взбирались на соседние корабли, где их радостно встречали.
– Может, гур, переждем шторм? – спросил Палон, когда, насквозь промокший, бухнулся на палубу рядом с Нагдином.
– Нет, пока в смятении они, будем с ними говорить. Ежели нет, то, как и прежних…
Переговоры длились недолго. Саарары сдались очень быстро. Оридонцы же, наоборот, не сдались ни единым солдатом. Семнадцать кораблей, где они были заперты, были оставлены на волю Брура, остальные корабли отошли прочь.
Шторм крепчал.
Почти сорок легких гуркенов отделились от изрядно выросшего флота и направились к кораблям, как щепы носимым волнами. На их палубах были видны фигуры оридонских солдат и матросов. Они судорожно метались по палубе, выискивая необходимые кораблю снасти. Но канаты были порезаны на мелкие куски, большая часть весел выброшена в море, а руль разбит. Гуркены стали неуправляемыми.
Словно хищники на пир, из тьмы штормовой ночи, выныривали легкие застрельные корабли и, где втроем, а где вчетвером набрасывались на суда, проламывая им борта под ватерлинией и топя в бушующем море.
Саарарам повезло не больше. Жрецы Брура возносили буре молитвы, под звуки которых один за другим саарарские воины ложились на краю палубы и обезглавливались. Они открывали рты, пучили глаза и, видимо, кричали проклятья, но хохот Брура, мечущегося над палубой, срывал звуки ругательств с их уст и тут же проглатывал, оставляя мысли и желания несчастных молчанию Вселенной.
Ловля на живца. Ракита
Отряд всадников медленно продвигался по узкой неровной тропинке, петлявшей промеж стволов деревьев. Лес был пустынен настолько, насколько может быть пустынно пространство, засаженное высокими стройными деревьями. У их корней простиралось бестравье и лишь мох, то взбегая по стволам, то играючи свисая с ветвей, властвовал в этой густой зеленой пустыне.
Тяжелая поступь боевых коней гулко отдавалась от стволов деревьев и терялась где-то вдалеке, подобно зайцу перескакивая с одного корня на другой. Она разносила по округе весть о живом и сильном существе способном выбить звук из спящего подлеска.
Конники внимательно оглядывали пространство вокруг себя. Их руки лежали на рукоятях мечей и топоров, а ростовые щиты были плотно прижаты к телам, защищая от опасных неожиданностей. Животные под ними шли спокойно, лишь изредка поводя ушами и улавливая звуки безмятежности и спокойствия, которые порождал лес.
Начался подъем и кони, повинуясь молчаливым приказам своих седоков, один за другим делали могучие прыжки вперед, взбираясь по склону.
Наконец, всадники вышли на довольно широкий тракт, уезжанный колесами телег и бричек – верный знак наличия города на одном из концов этой дороги.
Перекинувшись несколькими гортанными звуками, конники разделились на два небольших отряда, и пошли по обеим сторонам дороги. Двое из них выехали на несколько десятков шагов вперед и пустили коней шагом, чутко вслушиваясь в окружающую чащобу.
Внезапно, разведчики поворотили коней и подняли руки. Отряд, завидев это, остановился. Еще два всадника поспешили вперед.
Они увидели впереди на тракте три телеги, стоявшие одна недалеко от другой. Подле них копошилось несколько холкунов и пасмасов. По виду холкунов можно было легко определить, что это конублы. Их внушительных размеров животы выдавали торговцев с головой. В сложные времена, которые боги наслали на Владию, живот мог содержать только хороший купец.
Саарарские конники знали особенности этих земель, а потому расплылись в улыбках, предвкушая богатый улов. Один из них обернулся к отряду и дал знак.
