После того, как часть награбленных саарарами холкунских богатств была перемещена в иные тайники, ведомые только холкуну и Цитторну, Каум приставил к прежнему схрону соглядатаев. В схроне он оставил часть своей добычи, как приманку для остальных разбойников.
Через несколько дней соглядатаи донесли, что большой отряд саарарских всадников приходил к тайнику и многое оставил в нем. Быстросчет приказал вытащить лишнее из-под вновь привезенного, и расположил свой отряд так, чтобы до схрона ему было недалеко идти.
В то же время, Вэндоб Однострел и Бванек Топорник отправились в другие ларги дабы набрать в отряд Каума больше воинов. Они привели с собой две пории бывших солдат, влачивших нищенское существование в не нуждавшихся в их умениях городах. Быстросчет расположил этих воинов вдалеке от Ормларга, так, что слух о них не дошел до него, а Вэндоб с Бванеком умели молчать.
Быстросчет недолго думал над тем, когда саарары придут за своими богатствами. Приближалась зима. Она и была невидимым рубежом для разбойников. До первых сильных холодов они должны были уйти в Прибрежье. Награбленного добра в схроне было на шесть телег, а потому уход разбойников не мог быть быстрым.
Стоял морозный зимний день. Солнце светило с бирюзово-янтарного небосклона. Казалось, весь город вышел провожать своего хол-конубла в поход.
Ракита не упустила шанс и упросилась ехать некоторое время вместе с войском.
Девушка, румяная от мороза и веселая новшеством, которое пришло в ее жизнь, искоса поглядывала на Каума. Она очень обрадовалась, когда к ним подскакал Цитторн. Удивительно, но она любила этого угрюмого нелюдимого воина, а он, наоборот, робел перед ней.
Цитторн был весел, хотя на лицо его наложился отпечаток ночи, проведенной без сна. Он улыбнулся Кауму, и тот кивнул ему в сторону города. Тихий поклонился девушке и поскакал в ларг.
– Безумно вам завидую! – воскликнула она, и слезы набежали на ее глаза. – Безумно! Безумно!!! – Ее маленькие кулачки сжали поводья.
– Чему же завидуете? – спросил ее холкун, сделав вид, что не понял.
– Занятиям вашим завидую, – он отерла глаза. – Важности вашей. Полезности… – Шмыгнула носом. – Безрадостно мне, когда вижу вокруг вас такое кипение. Жизнь такую! Кабы мне такое…
– Что вы! – воскликнул Каум несколько более эмоционально, чем следовало. – Не говорите, не призывайте на головы наши воли богов. Не смотрите так. Вы чисты! Ваши помыслы чисты и оттого сильны! Боги слышат их в первую голову. Вы же говорите о сиюминутном. О жажде, которую вам и не надо. Это фантазия ваша. Вам только так кажется, что важность, как вы говорите, и есть для нас жизнь. Все это интересно, вы говорите, а я, кабы мог, то все это бросил бы и вернулся… – Он осекся и замолчал.
– Куда вернулись бы? – сдерживая улыбку спросила Ракита. Ее глаза подернулись легкой пеленой неги от ожидавшегося ответа. Но Каум сам поранил себя настолько, что не мог думать уж и за себя, и за нее.
– Некуда мне, – проговорил он тихо. – Больше некуда.
Девушка вздрогнула, широко раскрыла глаза и в недоумении посмотрела на него. Бедное дитя, ей казалось, что ее мирок, заключавшийся в стенах и Приполье Ормларга, и есть центр всех страстей и всего, что происходило, происходит и будет происходить в Холкунии. Она жила лишь этими границами, и Каума, которого она знала Ругом, тоже вписала в них. Когда же он сказал то, что, как она почувствовала, выходило за границы ее мирка, несчастная изумилась и даже испугалась.
– Вас кто-то ждал? – спросила она осторожно, и в глазах ее отразилась надежда на отрицательный ответ.
Каум уже понял, какую ошибку совершил, и изо всех сил старался собраться с мыслями. Он делал усилия для того, чтобы вытянуть себя из болота прошлого, разившего ему в ноздри терпким запахом разлагающейся плоти и металлическим привкусом крови.
– Нет, – поднял голову и проговорил он. Но она ему не поверила и сникла.
По ее лицу он видел, как корила она себя за свою доверчивость, и обида на него, утихшая недавно, снова возрождалась в ней. Холкун знал, что если он что-либо не предпримет, то Ракита возненавидит его. Возненавидит не за дело или то, какой он есть, а за то, что сама выдумает и припишет ему.
– Меня ждали, – сказал он, чувствуя, как сердце его разрывается на части от признаний, какие он собирался совершить. – Но уже не ждут.
– Отчего же? – уже совсем тихо спросила она.
– Время течет для нас по-разному. Они веселы и легки. Им хорошо.
