– А вам? – не поняла она Быстросчета, даже не придав значения, что он не сказал «она весела и легка», а сказал «они».
– Мне плохо. Всегда плохо, ларг-хола.
– Ваша любовь была отвергнута?
Она давала ему прекрасный повод увести признание в ложь и тем закончить, но ему почему-то не захотелось врать ей. Каум ощутил, как то, что его переполняет, из кипятка, обжигавшего сердце, превращается в яд, который, рано или поздно, убьет его.
– Она была загублена, – прошептал он.
Девушка невольно подъехала ближе, хотя это и могло показаться вульгарным. Она больше не видела окружающего мира и не слышала его. Ее мирок вмиг сузился до маленького теплого шарика, где были лишь он и она.
– Кем? – выдохнула она еле слышно. Перед ее глазами уже проносились душераздирающие эпизоды историй, рассказанных ей служанками, матушкой и подругами. Ах, вот и еще одна, самая близкая ей, будет сейчас предоставлена в ее распоряжение! Сколько ночей будет обдумывать она ее, вспоминая, перекладывая ее и так, и эдак. О, как же она хотела услышать ответ! Как жаждала этого!
– Саарарами.
Течение времени остановилось. Заслышав это слово, девушка с остервенением бросилась примеривать ее к своим историям, но оно не подходило к ним. Холкунка влюбилась с саарарца, и они бежали от нежно любящего ее холкуна; саарарец совратил холкунку; нет, лучше и вернее всего так – саарарец похитил холкунку, весело бежавшую по Приполью: волосы развевались на ветру, просторное платье облегало стройные обводы молодого тела, а за ней гнался он… гналось чудовище!..
– Ее похители? – спросила она, начиная дрожать, словно бы она была той холкункой, и за ней мчался хищник из Прибрежья: грязный, грубый, пахнущий терпким конским духом…
– Ее убили!
Небеса, бывшие за мгновение до его ответа ярко-бирюзовыми, ласковыми и легкими на ощупь, вдруг, обрушились на голову несчастной с такой силой, что она пошатнулась. «Ее убили», не подходило ни к похищению, ни даже к самоубийству по любви, что ужасно, но оправданно, ибо… Она перестала соображать, и отупело посмотрела на него.
– Убили, – безвольно и безэмоционально повторила она. – Убили.
Жестокий мир внезапно вторгся даже и туда, куда она отказывалась его пускать – в ее любовь к Ругу. Это маленькое озерцо, спрятанное в глубинах ее сердца, часто бушевало волнами, но то были эмоции радостно-сладостные, хотя иной раз и негодующие. Кровь обагрила отныне это озерцо, и она больше никогда не подойдет к нему.
– Да, – Каум посмотрел на нее, – саарары убили мою жену, брата и матушку.
Ракита побледнела и невольно задрожала, а потому плотнее закуталась в шубу.
– Руг, – подъехал к Кауму служка от холларга, – он зовет тебя.
– Задумчив ты не в меру в последние дни, – обратился к нему Дарул. Он повел коня так, что они оказались в стороне от отряда. – Наше время настало, видишь? – Грозноокий описал рукой дугу перед собой, окидывая жестом покрытый первым снегом лес. Панорама и впрямь была неимоверно красива. – Раньше, все это наше было. Всегда. А теперь, видишь, только как Холвед приходит. Поговаривают, что в Куупларге уж ему больше молятся, чем Владыке.
– Нехорошо это, хладному владетелю поклоняться, – сказал Быстросчет.
– Знаю про то, да нас меньше всего спрашивают. Я о другом хочу сказать. – Дарул приостановил коня. – Ты в Куупларге никогда не был, а потому много знать не можешь. Дурной это ларг. Темный ларг, так и прозывают иной раз его. Я после этого похода туда с тобой направлюсь. Как там окажемся, ты держи язык на запоре, ибо близок ты мне – там знают уж – и твои слова, как мои для них слышатся. Понял ли?
– Понял. Молчать буду.
– Верю. Еще скажу. Слушай много и своим воинам накажи, чтобы слушали. Нехорошие вести приходят мне. Вроде Могт Победитель войной пойдет. На Престольной горе жертвы они принесли обильные, чтобы Холвед воинство их уберег в Холкунии. Конублы в Куупларге, вроде, откупиться хотят. Не поймут никак, не откупишься от брездов потому, как не брездов умысел на нас войной идти. – Каум понимающе кивнул. Грозноокий продолжал: – Коли война ледяная будет, то нам лучше. У нас будет шанс. Но… иное гложет меня…
– Чего же?
– К чему Могту на нас войной идти так, чтобы ему тяжелее было? Не верится мне, что нет разума у него. Не такими брезды были. Умны были.
