– Соглядатай? – повернулся к Быстросчету Киланв. Тот кивнул. – Холы, убери его.
– Куда?
– Не знаю. Чтоб не видно. – И, обращаясь к Кауму, спросил: – А ежели еще будут?
Холкун улыбнулся ему, не такой простак, как показался.
Конница уходила скоро. Снег приглушал шаги коней. И совсем не слышными остались шаги воина, спрыгнувшего с коня у переулка.
Когда последний ряд воинов отряда скрылся из виду, из-за поворота вынырнула согбенная фигура. Она оглядела пространство перед собой и бесшумно заскользила за отрядом.
– Фьють! – искрой сверкнуло в морозности зимней ночи.
– Ах-х-х! – остановилась фигура, словно упершись в стену, и стала медленно оседать.
– Малец совсем, – пробурчал воин, вышедший из переулка. Он отставил лук в сторону, взвалил убитого мальчишку на плечо и скрылся во тьме, откуда только что вынырнул.
Вскоре, послышался топот копыт, и из переулка вылетел всадник. Он мчался во весь опор, догоняя свой отряд.
***
Каум сидел на широком и мягком ложе, и потирал пораненную руку. Он держал ее так, как мать держит младенца: нежно и бережно. Холкун смотрел на свою руку тем особым взглядом, в котором, одновременно, и радость, и тревога.
– Болит снова?
Тихий сонный голос доносился из-за вороха шкур и подушек. Он посмотрел в сторону, откуда донесся вопрос и невольно улыбнулся. Как и много снегов назад из-под одеял торчали две белые женские ножки.
Улыбка, впрочем, быстро сошла с его лица, когда он прыснул водой на рочиропс и помещение осветилось.
Холкун поднялся на ноги и пошел к двери. За ней, в свете начинавшегося дня, уже маячила тень стражников. Когда он вышел вон, из дальнего угла донеслось бурчание, гора шкур, наваленные кое-как, развалилась в стороны, и Цитторн поднялся в полный рост.
Брезд щурил глаза от утреннего света. После морозной ночи небо было абсолютно чистым, глубоким и каким-то задумчивым. Солнечный свет проникал сквозь ставни и разливался по дощатому полу.
– Накинь на меня, – протянул Каум Цитторну шубу, – и пойдем скорее.
Они вышли во двор, окруженные дюжиной воинов, сели на коней и выехали прочь из города.
Кони весело шли по снежному насту, обдавая его жарким дыханием. Изредка большие черные птицы перелетали с ветки на ветку и грозно кричали в морозную тишину. От их ора она трескалась, подобно льду под копытом, и рассыпалась на сотни эхо- осколков.
Проехав несколько верст, всадники свернули с дороги и углубились в лес. Не проехали они и ста шагов, как их окликнули. Они отвечали и ехали дальше.
В глубине леса, подальше от любопытных глаз, располагался военный лагерь, обнесенный частоколом и отделенный от леса рвом и валом. Внутри его сплошной стеной шли деревянные срубы, образовывавшие собой укрепление лагеря.
При появлении всадников, весь лагерь всполошился. Воины выходили кучками из казарм и шли по направлению к дальнему выходу из укрепления. Там была поставлена плаха и колья, на которых сидели несколько застывших на морозе тел.
– Что сказали тебе? – спросил Каум, когда к нему подъехал наспех одетый Вэндоб. Холкун усиленно дожевывал завтрак и, попутно, напяливал на себя меховой плащ.
– Ничего нового, хол, – отвечал холкун. – Все знаемо нами от прежних.
– Остальные?
– Одно и то же рекут. Плачут, молют. Богатства сулят.
– С тех, с которых мы уже все сняли – руби их. Нынешних, как и прежде, сделай вид, что помиловал, а потом руби. Бванек, – подозвал он к себе пасмаса. – Делаешь ли, как я наказал?
– Все делаю, порий.
– Холларг он теперь, – сказал Цитторн, – чего спутался. Или холом называй.
– Прости, холларг.
– Чего скажешь мне?
