– Все делаю, как указал мне. Да много, получается, надобно нам.
– Очень много?
– Без меры. Одежды много для нас и коней, еды без меры на весь путь… воды вот только не надо. А все это, как на себе везти!? Телеги нужны. С ними-то и морока у меня. Оно может на Равнинах веселее пойдет, но по трактам лесным везти их морока великая.
– То я и без тебя знаю. Ты мне решение дай. Как справиться с этим? Оно-то мне и надо.
– Есть решение. Есть у меня холкун из северной части Холкунии. Так вот он говорит, что телеги у них в холод без колес идут. Не идут, а ползут. Оно потому у них полозьями и называется. Я приказал ему изготовить. Сделал. Поглядим?
– Хорошо. Сейчас же и поглядим.
– Сделал, думал хорошо, – продолжал Топорник, – да снова нужда приключилась. Полозья жиром мазать нужно. Стало быть, его с собой возить нужно.
– Много ли надо?
– Ты, холларг, у него самого-то и спроси, – пасмас указал на холкуна, который стоял около телеги без колес. – Эй, Мритон… Хладолюб, тебя зову. Поди сюда!
Воин подбежал к всадникам и остановился, отвесив им кивок головой.
– Много ли жиру нам надобно будет? – спросил его Каум.
– Ежели мы полозья до гладости доведем, то не так и много, холларг. Но нам без полозьев в зиму не пройти далеко. Без них никак, холларг. – Хладолюб обернулся за спину и посмотрел на телегу без колес, на которой возвышался остов. – Коли крепко сбить повозку, да шкурами закрыть, подобно дому, то в ней и жить можно будет.
– Дом ты на нее ставить собрался? – удивился Цитторн.
– Да, энторий. Без дома в зиму никак. Застудишься.
– Быстро ли таких наделаешь? – спросил Быстросчет.
– Чего их мне. Колеса снял да на полозья постановил. Быстро, холларг.
Цитторн и Каум переглянулись. Им обоим пришло на ум, какое великое изобретение они только что сделали для себя и для своих будущих затей.
– А ежели телегу больше сделать, сможешь на полозья поставить? – спросил Тихий.
– Чего же не поставить, сможем, – улыбнулся холкун. Его забавляло их незнание.
– Продолжим путь, – сказал Каум.
Когда они подъехали к месту казни, то увидели там дюжины две конублов. Все они были грязны, испачканы в крови и испуганны донельзя. Лишь один из них, самый старый, хмуро смотрел на Каума из-под своих лохматых седых бровей.
– Бить нас пришел? – проговорил он, но его больно ткнули в шею, и он умолк.
– Отчего же, пусть говорит, – кивнул Киланву Быстросчет, – не тронь. Хочу его слушать.
– Говори уж, – шлепнул тот старика по щеке.
– Я уж спросил, что хотел. Отвечать время пришло, – проговорил тот.
– А ты и прав, Твердогруд, пришло время отвечать, – улыбнулся Каум. – Тебе отвечать, ибо на тебе нынче мятежный дух Дарула сидит да на меня смотрит. Он отмщения ждет. Отвечай же ему, за что в могилу тело его свели.
– Про то не знаю…
– Зато иные за тебя про то знают. Тот вон, что сейчас на меня кровавыми глазенками смотрит. Да, ты! Ты был племянник ему. По нашим обычаям второй отец он тебе был. За что убил его?
– Не убивал, – затрясся Туринул, протягивая к холларгу руку, на которой были отрезаны все пальцы, – не убивал, холларг! Клянусь, не убивал! – Он упал на колени, и его голое тело затряслось в рыданиях.
– Он мне сам про тебя сказал, – открыл ему Быстросчет. – Тогда, когда мы с ним в последний раз говорили. Он тебя тогда вперед услал, чтобы ты стоянку на ночь высматривал. Он мне сам сказал, что ты его травишь через родню свою. Когда же мы служанку при Раките на нож поставили, то и она про то же сказала. Она на тебя указала.
– Не убивал! Не убивал! Ложь, ложь! – завизжал Туринул, и под всеобщий хохот его тучное тело стало испражняться от предчувствия скорой смерти.
– Не убивал, – проговорил тихо Каум, – сам не убивал, говоришь нам. Не убивал, слышишь ли? – обратился он к старику. – Это говорит, а на тебя показывает.
Твердогруд презрительно посмотрел на племянника Дарула и закрыл глаза.
