– Чьи вы? – выкрикнул Мечерукий. Он хотел было крикнуть еще что-то, но Каум дал знак и лучники высунулись из окон и из- за частокола. Волна стрел прошлась по стоящим у ворот и во дворе дворца.
Толсторожий купец растерянно оглядывался по сторонам, наблюдая, как вокруг него падали, умирая, воины, пронзенные стрелами.
– Руг?! – пролепетал он ошарашенно. – Откуда ж ты? – Он быстро пришел в себя и изготовился к бою. Его меч сверкал в лучах зимнего солнца.
– Не с многими ты пришел, – обратилась к нему Урсуна. – Чего так?
– Не думал я… такое, – заплетающимся языком проговорил Мечерукий, ставший говорить правду от великого страха, обуявшего его.
– Нет! – вскричала холлара, останавливая Цитторна, который направился было к мечнику. – Лук мне дайте и стрелу. Да ту, которая похуже, погрязнее. – Цитторн отступил. Он был разочарован донельзя. Урсуна продолжала: – Отец твой, Твердогруд, убивал холларга. Убивал у меня на глазах. Долго. – Ее голос дрогнул. Она натянула тетиву.
Купец опустил меч, понимая, что он ему теперь бесполезен. Стрела пропела в воздухе и впилась ему в сердце – холлара метко стреляла. Мечерукий покачнулся, со стороном долго выдохнул и пошел на Урсуну
– Нет уж. Ну уж нет уж! – вдруг взревел Цитторн и бросился вперед. Единым ударом он выбил их рук купца меч, а вторым рассек его пополам от плеча до ноги.
Струи крови взвились в морозный воздух и окропили все пространство вокруг развалившегося тела.
Урсуна нагнулась и зажала в кулаке снег с каплей крови сына своего врага.
– Словно бы проклятье какое! – возмущался Цитторн. – Нейдет никто! Не приложишься, не прикоснешься! Уф-ра-а, полегчало!
– Холларг, – Каум удивленно оглянулся, поняв, что Урсуна обращается к нему, – оканчивай безобразия в ларге. Спокойно должно стать. Порядок должен стать.
– Да, холлара, – несколько неуклюже поклонился он.
Покончить с мелкими драками и резней, для конницы и пехоты Каума не составило труда. К вечеру к городу подошел конный отряд еще одного купца. Часть его впустили в город, а после раздвоили воротами, и перебили. Быстросчет и сам не понял, как и кто оказался подле него, но левую руку обожгло от удара кинжала.
– Негодяй, – прорычал Цитторн, поднимая одной рукой за голову какого-то невысокого всадника-холкуна. Он напрягся и раздавил ему голову.
Кровь хлестнула по телу Каума, и он подумал про себя, что неспокойным будет правление, которое начинается с такой крови.
– Ты принес мне его? – спросила Урсуна, выходя ему навстречу. – Я хочу видеть каждого из них. Все тела, ибо это моя месть им.
Вэндоб сбросил со своего коня замухрышку купца, который более походил не на опасного интригана, но дохлого цыпленка.
Холлара плюнула на него.
– Убей их всех, иначе не будет мира в ларге, – сказала она. – Убивай, не бойся. То мысли всех здесь. Но теперь уж не так, как этих. Следующих веди на казнь сюда, во двор наш. Пусть все холкуны видят. А после, самым последним, Твердогруда казним. – Женщина мстительно сжала губы.
– Не будет ли неспокойно? – спросил Цитторн, потому что Каум слегка отупел от усталости и треволнений. Он не спал уже третьи сутки.
– Коли скажу холкунам, что конублы эти повинны… я им все расскажу, как было. Никто не посмеет… пусть уж и решают…
Тогда Каум и уяснил себе, что приведет на казнь не всех, а самых отъявленных, коих горожане точно осудят на смерть. Тех из конублов, кто помельче, он казнил в лагере.
Рука продолжала гореть, словно ее обложили рочиропсами, но мысль о Раките, с которой он провел первую ночь, несколько остудила рану.
Пять зим прошло с тех пор, как он отправился в путь от такого же точно ложа, которое ждет его сегодня в ларге. Пять зим. Ему не верилось в то, что он смог, он научился их пережить.
