На Столпах Великого Брура
Кристально чистая вода позволяла лучам солнца проникать на большую глубину, являя миру суши чудеса подводного мира. Девочка, сидевшая на корне дерева мага-мага, с интересом наблюдала за бурной жизнью в толще воды на глубине в три десятка локтей. Иной раз, ей казалось, что она находится вовсе не на корне дерева, а на самой его вершине, а прибрежные подводные скалы – и не скалы вовсе, а ствол этого же самого дерева, уходящий вниз.
Девочка завороженно смотрела за тем, как большая рыбина выплыла неведомо откуда – казалось, она материализовалась прямо из камня. Рыба была узкой, как хвост у ладары, зверька, которого во множестве разводили в семье девочки.
Стайки рыб, различных форм и расцветок деловито сновали в разные стороны, занимаясь одними им ведомыми делами.
Ребенок наклонился над водой, улыбаясь, и тронул ее гладь. От этого прикосновения, потусторонний мир заиграл различными формами, расплываясь причудливыми образами: большая рыба стала неестественно искривляться, а стайки рыб – накладываться друг на друга. Девочка весело захохотала.
– Омурка, иди сюда, скорее! – Безмятежность прекрасного мира девочки разбил вдребезги взволнованный крик матери, донесшийся с высокого берега или Второй ступени, как называли земли в этих краях.
Девочка вздрогнула, обернулась на голос, спрыгнула с корня и бросилась к дому. Она взбежала по ступеням к почти отвесной скале, где ее дожидалась небольшая корзина.
– Мама! – пискнул ребенок, когда оказался внутри корзинки.
Скрытые на Второй ступени рычаги пришли в движение и корзина стала подниматься в воздух.
– … множество… великое множество… чьи? И мне не углядеть отсюда. О, Моребог, охрани нас от беды! – Донеслось до слуха Омурки.
Она обернулась и посмотрела на Великие воды. Каждый ребенок в ее землях знал, что беда могла прийти только оттуда. Еен-тары удачно выбрали место для проживания. Столпы Брура были тем самым местом, которое сами боги защитили от подавляющего количества невзгод. Еен-тарам оставалось лишь преобразить эти земли для своей жизни, с чем они, надо сказать, прекрасно справились.
Деревня, где жила Омурка расположилась на южном краю живописного плато, с северо-западной стороны огражденного высокими отвесными скалами, уступами поднимавшимися к небесам. Ходили легенды, что по этим скалам, как по лестнице взбирался Брур, пытавшийся испросить прощения у Владыки за свое постыдное поведение. Но не хватило у тверди сил подняться туда, где восседал Владыка.
Удачное расположение скал позволяло плато не страдать от сильных ветров, долетавших с севера. За Лестницей Брура – так прозвали эти скалы в Столпах – жили лишь несколько семей. Их прозвали ветровеи. На каждом столпе были подобные семьи, селившиеся там, где не селился никто.
Другой подобной категорией семей были водолюбы. Водолюбами называли семьи, которые селились на Первой ступени Столпа, у самой воды. Как правило, домики водолюбов стояли так близко к воде, что в шторм, в комнаты набегали волны, а потому водолюбы держали свои припасы и домашний скарб у потолка.
Омурка, хотя ее семья уж много лет, как перебралась в деревню, продолжала зваться Водолюбой. Такое прозвище носила и ее мать, и мать ее матери.
Что-то древнее, что-то очень глубоко личное постоянно тянуло Омурку к воде, туда, куда дети обычных еен-таров и не помышляли приходить.
На Первую ступень спускались лишь взрослые мужчины. На ней обитали лишь рыбаки и воины. Однако Омурка так часто убегала к воде, что отец сделал для нее отдельный подъемник на плато, на котором она сейчас и поднималась.
Зоркие глаза ребенка тут же отметили несколько гуркенов на безупречной глади Великих вод. Был штиль, а потому баранчики волн, вскипавшие с обоих бортов кораблей, свидетельствовали о том, что гуркены быстро шли к столпам. Местные жители никогда не подходили к столпам на всем ходу. А значит, корабли принадлежали чужакам. Чужаками же могли быть только оридонцы.
Оридонцы пришли на столп, прозванный Длинным, несколько лет назад. В тот год, когда у храма Моребога зацвела мага- мага. На ней распустилось пять больших оранжево-красных цветов.
Взрослые говорили об этом цветении, как о недобром знаке. «Многих призовет Моребог», – шептались еен-тары. – «Не к добру…»
На оридонцев смотрели со страхом и недовольством, хотя они и не произвели в деревне или в окрестностях каких-либо
