Ночная тьма сгущалось.
Саарары-стражники взволнованно переговаривались наверху стены, и ни одно лицо не появилось между ее зубцами. Все их мысли были заняты таинственным флотом, который шел к их порту.
Едва веревка, скинутая Резвым, коснулась земли, как несколько пьяных фигур, топтавшихся в переулке, вмиг обретя твердость в движениях, бросились к ней и стали легко и быстро взбираться наверх. Их сноровка с головой выдавала в них матросов.
– Чего это они?.. – неожиданно показался на улице прохожий, но тут же умолк, получив удар ножом в сердце. Его уложили у ближайшей стены.
Один за другим воины взбирались по стене. Вот уже три веревки свисало из крепости.
Тревога разразилась тогда, когда Нагдин полз вверх одним из последних.
Гортанный крик на саарарском языке, прервавшийся на полуслове, и приглушенная суета, которая поднялась наверху, и была разорвана в клочья первым звонким ударом стали о сталь.
– Резвый, – ввалился за стену Нагдин, подумав, что уж очень неповоротлив стал для таких дел, – мчись к вратам! Делай, что хочешь, но они не должны закрыться никогда.
Мальчик стоял на стене, завороженно смотря на огненные языки, которые пожирали городские строения, и с трудом оторвался от этого созерцания. Рыбаку пришлось его одернуть, слышишь ли?
– Да, гур, – кивнул Некрас и побежал прочь.
– Не выходите с ними на прямую сечу, – приказал Нагдин, когда заметил, что на стенах стали появляться вражеские воины, вооруженные пиками. – Не дозволяйте использовать пики.
Двенадцать отборных воинов, которых он привел с собой, разом навалились на городских стражников и, убив двоих, оттеснили остальных в башню.
– Неучи, – фыркнул один из реотвов, Уанрон Бочкарь, – мы их плечами двигаем, они же за свои доспехи цепляются да за пики. Дозволь уж порешить с ними, гур.
– Нет, пусть уж лучше они при нас будут, нежели к нам воинов пришлют.
Снизу потянуло дымом. Нагдин перегнулся через стену и расхохотался. Резвый, как и всегда, подошел к своему делу с задумкой. Только-только завидев огонь, впервые в своей жизни, он тут же применил его и поджег ворота.
Дым от горящего дерева, помог выкурить и солдат, которые засели в башне и старались пиками достать воинов Рыбака. Кашляя и ругаясь, они выбегали из башни и бежали прочь со стены.
– Подпали и там тоже, – указал на башню позади себя Нагдин, – чтобы и оттуда не прошли к нам.
Тем временем, флот подходил все ближе и ближе. Передовые застрельные корабли уже поравнялись с башнями на мысе, из которых пытались вести огонь из луков. Стрелы быстро теряли свою силу на быстром ветре и неопасными безделушками падали в море.
В городке началась паника. Но еще большая паника началась в замке. С изумлением Нагдин увидел, как северные ворота крепости, выводившие в Синие Равнины, распахнулись и через них в ночную мглу понесся отряд нарядно одетых всадников.
– Гляди, кены, драпают прочь саарары! – закричал один из воинов Рыбака. – Я уж думал плохое для нас, ан нет… не так все будет… – И матрос весело расхохотался.
И впрямь, малодушничество и бегство основных сил саарарского гарнизона, тех, кто мог навалиться на Нагдина, смять его и уничтожить, прибавило оптимизма для горстки атакующих.
В городке началось смятение: саарары метались в разные стороны, схватившись за головы: купцы бежали в порт, к своим складам, потом, вдруг, останавливались, хватались за живот и мчались обратно, и снова замирали на месте, поводя вокруг обезумевшими от ужаса и жадности глазами. Некоторые околели, не пережив жестокости судьбы, грозившей им разорением. Они лежали на грудах товара, который, видимо, принадлежал им. Их хладные тела с раскинутыми руками после увидел Нагдин, когда вместе с Оррином прошел на склады, дабы увидеть, много ли добра им удалось захватить.
– Страшился я осады, – признался Рыбаку Оррин Большерукий. Как и всегда, он поигрывал мышцами на запястьях – привычка от долгого пребывания гребцом на саарарском гуркене. Незаметно, Оррин стал знать о флоте Нагдина намного больше, чем знал сам Морской Скороход.
Когда-то давно, так рассказывал сам Оррин, он был преуспевающим торговцем в Холмогорье, но после нападения оридонцев, его вместе с семьей продали в рабство в один из портовых саарарских городов. Жена его сгинула в публичном месте, где чистила белье и скарб саараров, а две дочери угодили в услужение к давнему торговому партнеру Оррина. С ними обращались
