***
– Отчего лица нет на тебе? – Вопрос был задан с такой прямотой и требовательностью, что Каум вздрогнул и обернулся.
Он стоял посреди большой комнаты, стены которой были увешаны оружием. Перед ним притих служка, скучающе поглядывая на то, как будущий возможный холларг, принявшийся резко обматывать руки широкими кожаными ремнями, готовясь к бою, вдруг ушел в себя и, опустив меч, стоял, задумавшись, глядя себе под ноги.
– Холлара, – поклонился служка и, не дожидаясь команды, побежал вон.
Каум огладил бороду и нахмурился.
– Не в брате дело, верно? – Урсуна указала ему кивком головы следовать за ней. Они прошли в ее покои. По знаку холлары, девушки, сидевшие в соседних комнатах, штопая белье и иную домашнюю утварь, затянули песни о любви и печали. – Теперь говори все, как есть. Чего тебе брат донес?
– Плохи дела для нас, холлара, – разомкнул уста Каум, и рассказал ей все то, что ему поведал Бор.
– И впрямь, необычно это, чтобы хол-конублы свои заботы отложили, да о саарарах озаботились. – Холлара поднялась на ноги и прошла к окну, заткнутому бычьим пузырем. Рочиропсы, лежавшие тут же в жаровне, бросали на богатое убранство ее наряда сочно-оранжевые блики. «Царственна, всегда!» – пришло на ум Каумпору. – А ты, что думаешь, хол?
– Умом бьюсь об эту загадку, но разгадать не могу.
– Немного здесь загадки, коли натуру хол-конублов знать… но и загадка есть. – Холлара отошла от окна и села близко от Быстросчета. – Коли без страха ларги свое оружие отдают, когда им от Боогборских гор брезды грозят, на то только одно объяснение есть: оридоняне дали Могту наказ не беспокоить ларги после этой зимы.
– Но не сдержат ведь слова?!
– То уж на уме да на совести хол-конублов. Коли они ларги без оружия оставляют. Хотя… – Холлара поднялась. – И у хол- конублов не много путей, коли от оридонян указание пришло. Скорее, винтят они и обманывают, как и всегда. Оружие, может, и больше могли бы, да только… – Она замерла, размышляя. Потом вдруг обернулась и сказала: – Поди вон. Призову, как поразмыслю. А пока, не мешай.
Через день к вечеру, Обо объявился на чердаке и позвал Каума с собой. В палатах холлары снова пели о печали и любви. Помимо самой женщины, в комнате находилась старуха столь дряхлая на вид, что было увидительно, как Кугун еще не призвал ее к себе.
– Холлара, – начал было Каум.
– Помолчи, – махнула на него Урсуна. – Говори, Поорат.
Старуха вдруг заговорила мужским голосом:
– Уговорились они, ибо видел я, как тьма с гор ниспадала на равнины и проливалась в Великие воды. Все одно в этой тьме, и нет разницы за ней, и лишь одно другое средь ее – белое.
– Далеко ли?
– Далеко. Не проскальзывает дух мой туда, ибо за стенами то стоит.
– Так и общаемся мы, – вдруг рассмеялась холлара. Вслед ей захохотала и старуха с мужским голосом. – Ну, чего глядишь, разыграть тебя хотели, только и всего. Думаешь, коли зим много видели, то и поиграть нам не хочется? – Каум растерянно улыбнулся. Холлара пребывала в прекрасном расположении духа. – Разгадала я твою загадку, хол, разгадала, – похвастала она. – Сомневалась я про то, нужно ли тебя к нам допускать. Знаю-знаю, ты уж подумал, что я сдалась, потому как ты нас уберег. Нет, хол, жизнь меня многому научила, а более всего – не верить даже и близкому. Но разгадка верой мне обернулась к тебе. Это Поорат… перестань, покажись. – Старуха вдруг выпрямилась и превратилась в приземистого, но мужчину. – Глаза мои и уши в ларгах холкунских. Многое за ним у меня есть, а он – все за мной. От одной матери мы, да, видать богам так надобно было, не похожие мы.
– Брат он тебе, холлара?! – изумился Каум.
– Брат. Старший. Ты не гляди, что мал он ростом, а я большая. Он меня, но не я его берегу. Сколько уж раз оберег меня. С ним и разгадывали, и разгадали. Говори же, Поорат.
– Страшна разгадка будет, не убоишься? – прищурился Поорат на Каума.
– Говори, не из стеснительных я.
– Ларги с саарарянами сговорились вместе быть потому, как из Эсдоларга опасность, в первую голову, на ларги идет, а не на Прибрежье.
