отблески рочиропсов.
Поорат смутил его душу так же сильно, как в тот день, когда он понял, что жизнь его круто изменилась и караван из Фийоларга не дойдет до своей конечной цели. Положение Быстросчета оказалось гораздо сложнее, чем ему представлялось.
Кауму видилось, что во Владии есть четыре силы помимо него: брезды, холкуны, оридонцы и эсдоларгцы. К своим силам он относил Варогона, Нагдина Рыбака и людомаров-лесовиков, бывших людомарами в той же степени, в которой он был Ругом из Давларга. Но рассказ Поората, одновременно, и спутал ему картину, и многое прояснил.
Каум понял, отчего, вдруг, ненавидящие друг друга ларги и Прибрежье вмиг замиряются, а Могт Победитель, захватив семь городов, останавливается, и все силы бывших врагов направляются на одну цель – Эсдоларг и второй Боорбрезд. Ежели это все правда, то задумки Каума и не задумки вовсе, а глупости, которые можно отринуть в прах прошлого.
«Как же поступить?» – твердил про себя Каум, и не находил решений, ибо он не привык мыслить несколькими пластами. Пред ним всегда вставали явные враги. Он видел их. С ними и боролся. Но, когда за одним врагом, стоит другой, а за ним третий, или, что еще хуже, когда и за врагом, и за другом стоит один владетель, как здесь драться?! С кем и против кого?
У Быстросчета дико заболела голова. Он резко сел и схватил ее руками. Холкун вдруг осознал, какой щепкой, безмерно малой песчинкой является он в этом бушующем велиководье больших дел.
***
Лиса выгнулась дугой и с размаху влетела мордочкой в снег. На миг она вся скрылась под снежным настом, а после появилась вновь, с недовольством облизывая запорошенный снегом нос. Большие умные глаза зверька, черневшие на белоснежной шкуре, внимательно оглядывали пространство под собой.
Стрела, стремительно вырвавшаяся из-за почерневших от морозов стволов деревьев ближайшего леска стремительно пронеслась в локте от ровной снежной поверхности и прошила насквозь лису, прыгнувшую вверх. Зверек запищал, завертелся волчком, рванулся было в сторону, но оступился и провалился под снег.
Из леса вышли двое. Они медленно прошли к тому месту, где лежал белый меховой комочек. Один из двух охотников поднял зверька и бросил себе на плечо. Мужчины переглянулись и пошли дальше.
– Куда же теперь-то, братец?
– Слишком многое открылось мне, чтобы наперед надолго загадывать, Бор. Видится мне, что уйти надо мне из ларга. Не думал я, что так зло боги надо мной посмеются. – Говоривший поник головой и тягостно вздохнул.
– Не печалься, Каум, – похлопал его по плечу Бор, – обойдется…
– Нет, не обойдется. Здесь не обойдется.
– Чего? – не понял его брат.
– Не обходится в таких делах. Не так, как в других… в таких делах. Трудно мне тебе это объяснить. – Он задумался. – Ну, разве, что… Припомни, как мы на речку ходили, да по ней до переката плыли, что у старой мельницы. Помнишь?
– Помню.
– Мы тогда с Ирпором о чем только заботились. О тебе да о Сате. Еще приглядывали за едой да одеждой, а более ничего. Сразу в путь пускались. А после, ты уж не видел этого, когда я с отцом впервые в путь пошел караваном, тогда готовился я несколько дней, а он и подавно. – Голос у Каума внезапно охрип, и он схаркнул. – Когда же я свой караван готовил, то большую луну покоя не знал. А тот… который последний был… от зимы до зимы мне покоя не было.
– Ага, – неопределенно поддакнул Бор.
– Снова ты не понял. Большие дела не терпят везения. Не должно в них разгильдяйству быть. Слишком большие они, чтобы одной удачливостью их вести. Слишком большие!
– Понял… теперь понял, брат…
– Там, рядом с ними… с ней я вторую душу обрел. Черна душа у меня была, как прознали мы, что Фийоларг порушен. Черная, как тресня, что мы с тобой делали. Не вынесу ежели их потеряю. Второй ошибки не вынесу.
– Как же ты тогда? Чего думаешь? Ну, говори же, братец! Чую же, что мысли недобрые. Почему сказать не хочешь?
– Страшусь.
– Чего?
– Что услышат.
– Кто?
