– Они.
– Они?
Каум остановился и огляделся по сторонам. Лес вокруг него стоял притихший, словно бы присмиревший в ожидании тайн, которые должны были быть поглощены его дубравами.
– Ты многое узнать должен, – зашептал Быстросчет. – Сейчас узнать должен то, что я долго не знал, но знать должен был. Первую тайну я тебе выдал.
– Про «обойдется»?
– Да, про это. Вторая же тайна в том, что, – Быстросчет воровато огляделся, – чем ближе ты к тому месту стоишь, откуда менять возможно многое…
– Управлять?
– … тем больше невероятного тебя окружает.
– Магии.
– Да.
Теперь уже Бор остановился и нахмурился, пытаясь понять смысл слов брата.
– Выходит, – осторожно начал он, – твои слова кому-то нужны становятся… чтобы услышать? – Каум кивнул. – Они, – Бор поднял глаза к небесам, – хотят тебя слышать? Тебя? – Быстросчет снова кивнул. – А для чего?
– Для разного. Кто подслушать, чтобы испоганить замыслы, а кто и помочь. Хотя подобного не бывало или не приметил я помощи себе.
– Не гневи богов владянских, Каум. Ты жив – не это ли милость?
– И то верно. – Каум хмыкнул досадливо и, резко подняв голову, посмотрел на брата: – Считаешь ли меня за глупца, али за припадочного теперь?
– Нет, брат. И со мной подобное стало происходить, – вдруг признался Бор. – Только ты это понял, а я страшился понять. – Он встрепенулся: – Скажи, оттого, что магии становится больше вокруг нас, становимся ли мы магами… ты магом стал?
– Не стал, – ответил Каум, и вдруг расхохотался от души. – Подобно бабам сплетни ведем, а?
– Верно, – улыбнулся Бор и снова стал серьезным: – Обыграем ли мы их, братец? Не ровня мы им.
– Обыграем… – Каум глубоко вдохнул и крякнул: мороз щипал нос. – Надо обыграть!
Со стороны леса донеслись звуки, походившие на старческий кашель. Казалось, лес, отсмеявшись с братьями, пытался прочистить горло, отхаркивая остатки смеха.
Из-за стволов показался всадник на коне, покрытом толстой попоной. Она скрывала животное с головы до середины ног.
– Диковинный зверь, коли не знать, что конь, – хмыкнул Бор. – Неплохая задумка.
Задумка и впрямь была неплохая. Попона, вышитая так, словно бы это было туловище неведомого зверя, навевала ужас. Казалось, по снегу на них идет многоглазое чудовище, оскалившись клыками.
– Хол, – подскакал к ним Цитторн, – словили двух конублов. Языки у них, что помело. Многое готовы рассказать. Пойдешь ли слушать?
– Пойду, – кивнул Каум.
***
Он почти не понимал, что делает. От этого сердце неимоверно щемило. Ему казалось, что он поступает правильно, но это только так казалось, а между казалось и надо сделать, – он знал – была прорва.
Бессонные ночи тянулись мучительно долго. Каумпор коротал их, сидя, привалившись спиной к ноге Улата, своего верного коня. О чем он думал? Он и сам этого не знал. Его мысли состояли из осколков воспоминаний, густо перемешанных с образами настоящего и посыпанных отрывками из размышлений и полуфантастических помыслов.
Каум оказался беспомощным перед ситуацией, которую открыл ему Поорат. Иной раз на ум приходило: «Лучше бы уж и не говорил!» До этого было тяжело, но заблуждение в том, что он все понимает, помогало, придавало решимости. Теперь же за ним не было ни того, ни другого.
Осталось лишь одно чувство, на которое он мог ориентироваться. Чутье. Чутье загнанного в ловушку зверя. Он еще не знает, где ловушка, но чувствует ее.
