Каума, а после безбоязненно вернуться к схрону с товаром и начать небольшое торговое дело. Лишь это вселяло силы, и вера холкуна не сломилась.
Он догадывался про себя, что это, может быть, самообман, но неистово верил и надеялся.
Однако война не заканчивалась. К удивлению самих холкунов они оказались гораздо сильнее, чем думали. Саарарам удалось взять лишь восемь городов, среди которых был и Фийоларг. Еще пять городов, до которых они пока дотянулись, дали им отпор. Поражение было таким, что две саарарские армии вынуждены были откатиться к побережью.
Свои поражения саарары списывали на Ветер Равнин. Никто из олюдей доподлинно не знал, что это такое, но из разговоров саарарских всадников можно было услышать, сколь сильно они опасались этот ветер.
Все это меньшей частью касалось дум Каума, Бора, Сате и Ира, которые тосковали по своему теплому дому в Фийоларге, где пахло теплом и нежностью материнской любви и всякий раз просыпались в холодном поту, когда им снилось, как в их дом врываются саарарские воины и учиняют резню.
Война не заканчивалась, и это уже почти сломило их.
Но время шло, а вместе с ним приходили силы иного свойства. Они не делали тело дороднее, не делали его здоровее, они не лечили душу, но они располагали в душе здоровую злобу. Злобу на все и всех, что или кто мешает возвращению к нормальной жизни. Злобу, которая меняет каждого, в чьей душе она укоренится. Так обыватель: миролюбивый, вежливый и изнеженный городской жизнью становится хладнокровным убийцей; так ребенок, не познавший до конца еще материнской ласки, в условиях тяжелого времени, крепко сжимает в руке топорище и без всхлипа, без закрытия глаз или их отведения наносит единственный сильный и точный удар по загривку врага.
И снова лезвие топора впилось в ствол пораненой днем ранее свидиги. Рабочий день начался…
***
Каум не сразу обратил внимание на переполох справа от себя. Когда же его взор, наконец, обратился в ту сторону, там уже во всю стоял гам, раздавались дикие крики и чьи-то тела быстро передвигались в разные стороны.
– Руг, бежим, – подскочил к нему Мавуш. За ним бежали братья Быстросчета.
– Что это?
– Не знаю, но бежим.
Они побежали прочь, инстинктивно уходя влево, но вскоре остановились, ибо и слева тоже послышались дикие крики.
– Саарары, – сквозь хрип от тяжкого дыхания выдавил из себя Ир. – Бить будут… всех… нас…
Они бросились в другую сторону и остановились. Перед ними лежало тело надсмотрщика-холкуна. Из его груди торчала стрела. Удивленные глаза убитого, не моргая смотрели на него. На одном из них уже возлежал ком грязи.
– Не саарарская она, – проговорил Бор, указывая на стрелу. Тут только все обратили внимание, что стрела была меньше саарарской.
– Людомары, – в ужасе проговорил Мукомол. – Они пожрут нас. – И он бросился наутек. Братья, сломя голову припустились за ним.
За их спинами на поляне происходило удивительное действо. Между безучастно стоявшими на месте изможденными телами дровосеков металось несколько десятков надсмотрщиков и воинов. За ними гонялись, одетые в шкуры и покрытые чешуей омканов, олюди, избивая топорами, стрелами и мечами.
Братья и пасмас уже почти выбежали за пределы делянки, когда их остановил грозный голос:
– Стоять!
Все они остановились. Справа к ним медленно приближалась громадная фигура, укутанная в шкуры. Поверх шкур на голове красовался до блеска вычищенный череп омкана. Его синевато-белые клыки сверкали при свете дня.
– Не бегите, – сказала она все также грубо. – Вреда вам не будет.
– Пожрет… – пропищал в ужасе Мукомол.
Великан расхохотался и вдруг издал рев и обнажил клыки: «Ар-р-р!» Олюди едва не пали от страха, а он продолжил хохотать.
– Чего ты наделал с ними, Омкан? Еще нести придется, – выскочил из-за его спины пасмас невысокого роста. Он был молод и улыбался во всю ширь своей чумазой физиономии. – Смотри, как запугал их, хе-хе… – В руках он сжимал короткое копье. На поясе его был приторочен небольшой топор. – В тяжелую годину страшно то, что не знаешь, куда пойти, за кем последовать, – странным
