Сгул ничем не мог им помочь. Он не успел добежать до рощицы и пал, пронзеный стрелой. Омкан дрался сразу с десятком саарарцев. Ир…
Ира конубл не видел. Мысль о его смерти не тронула Каума, чего горевать, когда они уже скоро снова встретятся на тучных лугах Кугуна. Там, где величие и ничтожность равны, где легко и весело, – так ему говорили.
Табун коней, оставленный одним из отрядов, закрывшим спасительный путь в рощицу, неожиданно вырвался из-за рощицы. Кони неслись во весь опор. Стражи летели прочь, прильнув к гривам. Они кричали что-то, походившее на трель.
Прошло некоторое время, и рощица исторгла из-за себя нескольких конников. Они были одеты в легкие доспехи. Над головами их сверкали пики на длинных древках. Широкие круглые щиты отражали Око Владыки. Они не преследовали саарарцев на конях. Их ход был похож на любопытствование.
Все, кто дрался на равнине, остановились и открыли рты.
За несколькими всадниками показались еще несколько. Потом еще и еще. Когда количество конницы перевалило за тысячу, саарарцы побросали оружие и стремглав помчались к своим коням.
Также поступят и те, кто за нами идет, мелькнула радостная мысль в голове Каума. Но глаза его преподнесли ему нечто другое. Пять конников перешли в галоп и помчались на братьев. Они справедливо решили, что успеют добить отщепенцев.
Быстросчета пробил озноб. Живот прихватило так, что его на несколько мгновений скрючило от боли.
– Вперед, Сате, не давай им нацелиться, – прохрипел он, лупя себя кулаком выше пупка.
Братья бросились навстречу всадникам. Они бежали, постоянно уклоняясь, пригибаясь и подпрыгивая. Расстояние между ними и саарарами сокращалось. Ровно на столько же сокращалось время, отделявшее их от смерти.
Стрелы стали свистеть над головой и у боков Каума. Он уворачивался с ловкостью, которую никогда от себя не ожидал. Одна из стрел все же обожгла ему щеку и разорвала ее. Быстросчет потерял равновесие и, падая, метнул в сторону ближайшего конника ставший бесполезным меч. Клинок блеснул на солнце и этим испугал коня. Тот шарахнулся в сторону. Ровно туда же, куда упал Каум. Своим телом конь закрыл конубла от стрел сотоварищей. Кубарем катясь по земле, Быстросчет молился. Когда бешеная круговерть перестала мешать небеса и землю, он с трудом поднялся и осмотрелся.
Пятеро всадников уносились вдаль. Одинокая стрела отделилась от них и понеслась ему навстречу. Он стоял неподвижно и апатично смотрел на то, как она подлетает к нему. Все внутри сжалось, но Каум не мог пошевелить ни руками, ни ногами – он оцепенел. Ему казалось, что ноги его вросли в землю.
С недовольным жужжанием стрела впилась прямо у его ног и принесла с собой легкое подрагивание воздуха. Быстросчет вдохнул полной грудью это дуновение. Дыхание смерти, подумалось ему и стало отчего-то даже весело.
Конница, вышедшая из-за рощицы, окружила оставшихся саараров. Они сгрудились ровно на том месте, где до этого отбивал атаки Сгул. Несколько всадников направились к Кауму.
– Сате, – звал конубл, оглядывая равнину. – Сате, где ты? Сате-е-е…
Всадники медленно приближались. Вдруг двое отделились от остальных и отъехали в сторону. Они спрыгнули с коней и склонились в траву. Когда они выпрямились, у Каума потемнело в глазах. На сетчатке, отраженый солнечными лучами, остался образ тела Сате пронзенного двумя стрелами. Руки брата безжизненно свисали вниз, как и голова.
Он бросился бежать к брату. Двое конников понесли его тело к Кауму.
– Сате, – закричал Быстросчет, падая на колени перед трупом. – Сате! – Каум почувствовал, как в его голову вошел острый горячий шип. Слезы хлынули у него из глаз. Он сжал голову руками, заскрипел зубами, уткнулся лицом в залитую кровью грудь бездыханного тела брата и захрипел. Он никогда не плакал хрипом. Никогда не плакал так, как сейчас.
Конубл не знал, сколько времени прошло. Оно словно бы остановилось и погрузилось в бесконечную бездну, сквозь которую звуки проникали гулко и туго.
Словно издалека до него донесся плачь, и Ир осел рядом с ним, обнимая.
Ветер Равнин
– Я Ветер Равнин, – проговорил огромный всадник, восседавший на матером груххе, бока которого были густо усыпаны шрамами от колотых и резаных ран. Голова всадника сокрытая шлемом, по обеим сторонам которого развивались зелено-синие ленты, склонилась к земле, а глаза, сверкавшие из тьмы под козырьком шлема блеснули и уставились на Сгула.
– Меня кличут Сгул. Людомар я. – Отвечал пасмас, которого поддерживали два пораненых воина-людомара.
Всадник расхохотался:
