Рыбака. Он осторожно приблизил лезвие к шву на горловине мешка.
– Большой он какой-то, – проговорил из-за спины Хрящеед. Его голос дрожал.
Тюк и впрямь был большой. Нагдин тронул его. Прекрасная ткань. Такую на мешки не пускают. Нож дрожал в его руке. Ему вдруг припомнилось, что торговцы умерли, соприкасаясь с тюком. Реотв резко отнял руку от материи.
Кончиком, одним только кончиком ножа он принялся отпарывать нити стягивавшие горловину мешка.
– А-а-а! – вскрикнул он и бросился прочь. Его прыжок и бегство были прерваны телом Палона. Оба повалились в холодную жижу трюма.
– Что ты там… Чего на меня-то? – хрипел Хрящеед.
– Он… он! – шептал как полоумный Нагдин. – Я видел… узнал я… он… он…
Еще некоторое время продолжалось их барахтанье. Наконец они поднялись на ноги и стали выбираться вон, но лестница съехала под их тяжестью и снова опрокинула тела несчастных в трюм.
– Боги! Боги! – кричал Нагдин.
– А-а-а! – заверещал Палон, глядя туда, откуда бежал Рыбак. Его глаза и рот широко открылись. На него из мешка смотрели красные глаза, глубоко посаженные на красном же лице, по лбу которого шла горизонтальная белая полоса. Глаза блестели во тьме и изредка моргали. – А-а-а! – закашлялся от ужаса Хрящеед и его глаза полезли из орбит. – Кров… кров… кровавый ма-а-аг!..
***
Оба они не помнили, как выбрались из трюма; как, перекувыркнувшись через спину, попадали в воду и, бешено работая руками, поплыли к берегу.
Им навстречу уже бежали матросы, которые вытащили капитана и шкипера на берег, и попытались узнать, что произошло.
– Прочь… отсюда прочь… куда глаза глядят… прочь! – задыхаясь, твердили те.
Побросав все вещи, матросы бросились вслед за Рыбаком и Хрящеедом. Близлежащие заросли приняли всех их и сокрыли своими ветвями.
На песке бухты осталось лежать в беспорядке множество хлама и оружие. Без олюдей эти груды казались одинокими и бессмысленными.
Море колыхало водную гладь, как и прежде. Как и всегда его воды накатывали на песок, шурша по нему своей горько- соленой толщей. Все было, как и всегда, но все изменилось. Казалось, даже остров почувствовал это, ибо едва над покатой палубой гуркена показалась одинокая фигура, как заросли, окаймлявшие пляж бухты вздрогнули и низко поклонились ей. Это ветер, неожиданно налетевший с бескрайних водных просторов, невидимой, но мощной волной обрушился на деревья.
Маг парил над палубой и неспешно оглядывал окрестности. В его красных глазах, как в зеркалах, отражались чрезвычайно неравномерные рваные контуры острова. Маг пошевелил пальцами рук, опущенных книзу, и тело его легко соскользнуло к морской глади. Море с благоговением приняло на себя его тяжесть. Там, где маг пролетал, волнение воды тут же смолкало, и она превращалась в идеально гладкую поверхность.
Когда кромка воды отступила под пятами мага и явила его глазам песчанный шелк пляжа, он позволил телу опуститься на песок и слегка погрузиться в его мякоть.
Луна осветила лицо мага. Оно было будто бы составлено из двух частей. Верхняя часть предстала лучам ночного светила в ничем не примечательном виде. Это были обыкновенные высокий лоб, выразительные надбровные дуги и глубоко запавшие глаза, покоившиеся на округлой формы лице, обрамленные пышной копной рыжих волос, отливавших медью. Нижняя же часть более всего привлекала внимание, ибо слишком резким был переход от олюдских черт к неолюдским. Тяжелая челюсть более напоминавшая челюсть животного с мощным раздвоенным подбородком и массивным же ртом обросла небольшой бородкой, уложенной так, что от ямки на подбородке она распадалась на две равные части.
Маг был одет в простую накидку с прорезью для головы, обтянутую у талии веревкой. Поверх его плеч был наброшен толстый шерстяной плащ. Ноги были босы.
Бесшумно прошелся он по пляжу. Внимательно оглядел нехитрый матросский скарб. Оглядел ту часть острова, которая была доступна его взору, и прошептав нечто про себя, вдруг, воздел руки кверху. Между его ладоней взвихрилось пламя, ставшее из голубого красным, оно вдруг ударило во все стороны яркой вспышкой. Над островом разнесся глухой громоподобный звук, и стена песка взвилась вверх, отделяя пляж от прибрежной растительности. Стена взросла настолько высоко, что сравнялась по величине с
