– Говори.
– Вроде богов у вас много, и каждому имя есть, а все только одного поминаете – Владыку.
– Мне то было и самому странно, но матушка всегда говорила: невозможно одному за всем преуспеть, а потому Владыка и разделил себя. Без этого же – един он.
– Потому Многоликий?
– Да.
– Как же поделился?
– История длинная.
– Говори. Времени у нас много, – заинтересовался Нагдин, обрадованный тем, что сможет отвлечься от тяжелых дум.
– Матушка рассказывала. Плохо помнятся мне ее слова, – нахмурился Палон, – очень… тепло мне было тогда, когда рядом она была. Теперь уж нет такого. Темно было, когда она рассказывала мне. Ночь была, али в доме нашем дверь закрыта была – не помню уж. Она говорила, что Владыка посеял семена жизни во Владии; что он ее хранит и оберегает. Но сначала не так было. Сначала Многоликий или Безымянец обуял мир теплом и светом. Не было тогда Очей на небе. Все оно светилось теплом и благодатью. Лучше того времени не было больше времени. Когда твердь промеж Великих вод возникла, Многоликий порешил наполнить ее жизнью. Принялся он творить растения всякие и живность, но твердь была такой большой, что устал даже и он. Тогда изродился Безымянец, и превратился он в девять самих себя. Одним из них был он сам. Сказал Многоликий остальным своим порождениям в уме своем: как твердь мою вам передам, то взлелейте ее, то храните ее. Коли расцветет все на ней, коли хорошо будет на ней, тогда всех вас соберу снова в себе и твердью той править буду.
– У Владыки вашего, получается, еще восемь братьев?
– Ммм… Не знаю про то… не силен я, гур, ты уж не взыщи. Кто сыновьями, а кто братьями их кличет. Я же думаю… не знаю, что думать… не силен я, гур…
– Ладно то. Продолжай…
Краем глаза Нагдин заметил, как несколько матросов придвинулись ближе к ним и стали слушать.
– Поделился Многоликий, и передал каждому лику своему твердь в управление. Восемь твердей. Везде и всюду породили они жизнь, но только во Владии жизнь та в веселье зашла. Чего только нет во Владии: великие леса да реки, великие горы и равнины. Изобилие поселилось во Владии. Лики возрадовались, когда такое увидели во Владии, но два лика не возрадовались, ибо зависть обуяла их. Когда же Многоликий призвал их соединиться в нем и стать владетелем Владии, когда назвал он тот лик, который возрадовал твердь-Владию, Владыкою, тогда два лика воспротивились. Очернели они на своих твердях и даже Многоликий не смог призвать их. С тех пор зависть их и злоба довлеют над Владией. Оттого и терпит она обиды.
– Как лики те прозываются? – спросил один из матросов.
– Не знается это никем…
– Я знаю, – проговорил старый матрос, – оридонянин да доувянин, вот как их прозывают. И Комт в придачу.
– Комт спас нас от Глыбыра, – проговорил молодой матрос-реотв. – Длинномеч хотел себе власть над всей Владией возыметь. Даже и Холмогорье себе подчинить, но пресытился Владыка его хотениями и покарал его. Наслал на нас саарарцев да грирников…
– Уткнись ты, морока. Сказки не про меня, – перебил старый матрос. – Не было нужды Глыбыру твое Холмогорье брать. Сидел он в Боорбрезде, да об этом и не подумывал. Вдолбили вам с пустые головы небылицы. Лучшим был Глыбыр из бооров. Лучшим! Саароров же с грирниками на нас не Владыка наслал, а оридоняне. Они к нам с войной пошли. Глыбыр в защиту нашу встал и побил бы их, да только Комт предал его.
– Чего ты несешь, старик, – вмешался еще один матрос. – Не было такого…
– Дык, как же это не было… Я был при нем тогда…
– Ага, так и поверили…
– Ты чего?! – взревел неожиданно старик.
– Кены, – прервал разгоравшийся спор Палон, – не знает правды никто. У каждого она своя. Не до нее нам сейчас. Не про то думать должно нам.
– Может быть и так, – пожали плечами матросы.
– Многоликий оберегал твердь и радовался ей, – скорее продолжал Хрящеед. – Но множилась жизнь на тверди, и увидел он тогда, что не может даже и при ликах своих уследить за всем. Тогда заговорил он в уме своем и указал ликам снова снизойти на твердь, во Владию и другие земли, и оберегать каждый свою вотчину. Разделил он их на богов земли, воздуха, огня и воды. Каждой
