— Космос, — повторил Макс.
— В космосе, да. Идеальная контрольная группа в незагрязненной Чашке Петри[26], если вам так больше нравится.
— Это не чашка Петри, — ответил Макс. — Это смертельный вакуум.
Председатель посмотрел вниз на него:
— Оптимальное условие для лабораторных испытаний.
— Но в вакууме ничего не растет.
— Любовь растет. — Представитель наклонилась вперед. — Любовь предпочитает неизвестное. Вдали от давления общества и ваших сверстников вы сможете сосредоточиться на отношениях, а мы тогда наверняка скажем, действительно ли связи, сформированные в вашем возрасте, оправдывают полное переосмысление системы. Потому что мы хотим быть уверены, что у каждого человека есть шанс быть счастливым.
Балконы опять загорелись зеленым, и остальная часть обсуждения прошла будто в тумане. Принимались предложения, ряды балконов выглядели словно движущаяся волна в глазах ошеломленных Кэрис и Макса, которые пытались во всем этом разобраться, но могли видеть лишь расположенные по кругу на потолке зала золотые звезды. Потом им предложили присесть или вернуться на площадь, с которой они пришли.
Покинув зал, Кэрис повернулась к Максу, волнение переполняло ее:
— Не могу поверить. Мы полетим в космос.
Он посмотрел на нее, в девушке бурлил энтузиазм, но Макс чувствовал только сильнейший ужас.
— Я думаю, что да, — сказал он.
Глава семнадцатая
Если смотреть с Земли, то звезды вверху мерцают огнем, как бы «подмигивая», потому что свет, искривляясь, преломляется, проходя через многочисленные слои атмосферы. Но в космосе звезды выглядят будто статические точки, окружившие Макса и Кэрис на сколько хватает глаз. Облачка пыли и обломков камней обрамляют их все теснее, как и более крупные серые метеориты, мягко крутящиеся, пока их под действием гравитации тянет обратно к Земле.
— Удивительно видеть цвета планет собственными глазами, — говорит Кэрис, глядя далеко влево, где они могут наблюдать синеву Венеры. — Большинство людей не осознаёт, что первые изображения поверхности Марса были переданы обратно на Землю в чернобелом, а в красный окрашены НАСА.
— Забавно.
— А Сатурн выглядел, словно он был в оттенках серого, когда мы смотрели на него из дома.
— Правда.
— Макс? Ты начинаешь говорить со мной односложно.
Он ерзает в своем скафандре.
— Разве? Прости. Я думал о том, как мы оказались здесь.
Они на какое-то время умолкают, размышляя обо всех путях, которые привели их — и удержали вместе — к этому моменту.
— Помнишь, как Представитель в Большом Центральном Зале сказала что-то о том, что из пар выходят лучшие команды?
— По данным исследования, — говорит Кэрис. — Я не считаю, что они зашли дальше результатов на бумаге.
— Думаешь, мы фактически доказали теорию?
— Мы не поубивали друг друга здесь, — отвечает она. — И я все еще не убила тебя за то, что мы оказались здесь без топлива.
— Но ты говорила: трудно сохранить непринужденность, после того как пара вместе проходит через столько испытаний.
— Разве? — Она несколько секунд думает. — Я не это имела в виду. И сегодня нам было легко оставаться непринужденными. Как это называется — черный юмор?
Он кивает, кивок выходит волнообразным, потому что его тело все еще опускается в медленном постоянном движении, падая и кружась, как в балете при замедленной съемке.
— В какой-то момент я решил, что у нас будет перерыв, — говорит Макс. — Я думал, нам дадут легкое задание и мы сможем двигаться вперед без усилий, но все было так трудно.
Она удивленно моргает от внезапной глубины мысли и наклоняется к Максу, чтобы утешить его.
— По-моему, борьба заложена в человеческой природе, даже в идеальном мире. Пещерные люди боролись за то, чтобы найти пищу и кров. Позднее человечество сражалось в войнах. Но мы? Мы впадаем в депрессию, если написали что-то глупое на Майндшер. У нас всего в избытке, поэтому нам не за что бороться. И это делает нас несчастными.
— Мы боролись за прошлое. — Он проверяет индикатор на своем баллоне с кислородом и счетчик времени на чипе. — Десять минут. Так что мы можем с уверенностью
