– Да… – ответил я, поддаваясь уверенности его слов. – Да, сейчас… я попробую.
Я закрыл глаза, сосредотачиваясь.
В то же мгновение стоны, которые были слышны через щели в завале, сменились криками ужаса и боли. Звучали выстрелы и характерное жужжание плазменных мечей, кажется, один или два разрыва гранат.
Я так и стоял перед грудой камней, вслушиваясь в порыкивание Тахани, деловитое «хе-хе» Исидо… и мелодичный голос Астилы.
Как быстро! Ведь я толком и позвать её не успел, даже если не учитывать время, необходимое на дорогу к пещере. И тем не менее снаружи шёл бой, решительный и быстрый.
Данерус широкими шагами подбежал к выходу, затем, видя общую радость, к нам присоединился и Перрена. Мы стояли, упираясь руками в холодные камни, и жадно вслушивались в звуки боя.
Но он закончился очень скоро, я толком и порадоваться не успел. А потом плиты завала задрожали, и мы отпрянули назад. В лицо ударил свежий воздух вечерней пустыни.
– Мак! – закричали с той стороны. – Гарр, Данерус, ребята! Вы там?!
– Да там они, девонька, там. Хе-хе. И Мак твой там. Видишь самую глубокую и тёмную дыру, значит, он там. Где ему ещё быть-то.
– Мы здесь! – заорал я, очухиваясь от радости встречи. – Привет, Астила, Вулли!..
– А я?!
– И ты, киса!.. – завопил я ещё громче, потому что рядом со мной ликовали Гарр и Перрена и даже вечно суровый Вольго почти приплясывал от нетерпения. – Доставайте нас!
– Отойдите от входа!.. – приказал голос Астилы.
Грохотали каменные плиты, поднимаемые Силой. Работали настоящие, не мне чета, дзингаи. Работали и негромко ругались: вонь туши начинала доставать и их закалённые Сводом души.
Наша сторона планеты медленно погружалась в неровную, вялую ооданскую ночь. Ребята разбирали камни, начиная, ясное дело, с верхних глыб, и скоро в зияющем провале мы смогли видеть звёзды.
Через полчаса мы были на свободе. Все, не исключая и Акада, принялись активно радоваться и обниматься, словно не виделись долгие годы… Или уже считали друг друга погибшими.
Астила стояла чуть в стороне, зачем-то сжимая в ладони рукоять плазменного меча. Впрочем, я давно заметил, что многие форсеры находят странное успокоение в прикосновении к своему оружию. Да и сам я, что греха таить, любил эти штуки: с мечом в руках действительно чувствуешь себя непобедимым…
Увы, лишь до строго определённого момента.
Освободившись от дружеских объятий, я подошёл к кусающей губы девушке.
– Астила.
– Мак… – сразу же отозвалась она, словно ждала сигнала.
– Астила…
– Зачем ты полез в эту пещеру, идиот?! – воскликнула она вдруг.
И немедленно, столь же внезапно кинулась мне на шею.
Мы не поцеловались. Я хотел, но она увернулась и просто положила голову мне на плечо. Я уткнулся лицом в её шею, вдыхая запах растрёпанных волос и разгорячённого свежего тела. Узкий упрямый подбородок девушки давил мне на ключицу, но я терпел лёгкую боль, как наказание за… ну, за всё.
Обнимать Астилу было ужасно приятно. А потом она сказала:
– Ну-ка, убери руки.
– Не могу, – честно ответил я.
Она вздохнула, щекоча мне шею дыханием:
– Тогда подними их выше… ещё. Да, здесь.
– Здесь не так интересно. Давай я ещё раз попробую там, а ты…
– Обойдёшься, – сказала девушка, отстраняясь.
Она вернула на пояс меч, который, оказывается, так и сжимала в руке, поправила волосы и спросила вновь:
– Так зачем ты полез в эту дурацкую пещеру?
– Так получилось, – ответил я. – Их было слишком много… и слишком сильных. Мы не справились бы.
– Но зачем ты вообще отправился в пустыню? О, Мак, как ты можешь не понимать: от тебя зависит судьба всей Республики, судьба всего, что…
– Вот, – сказал я, доставая из поясной сумки холокрон.
– Это ещё что?
Я объяснил.
